- Вы всегда правы, милая моя Виктуар.- Тон, каким были сказаны эти слова, проник ей в сердце и долго звучал в нем, хотя Шах этого даже не заподозрил.
- Хорошо. Но если не тамплиер, кто же тогда? - продолжала допытываться Виктуар, доверчиво и в то же время смущенно взглядывая на него.
- Рейтарский полковник времен Тридцатилетней войны. А может быть, и более поздних дней Фербеллина. Я разобрал его имя: Ахим фон Хааке.
- Значит, вы всю эту историю считаете выдумкой?
- Нет, не совсем. Установлено, что в наших краях жили тамплиеры, и эта церковь с ее доготическими формами вполне могла возникнуть в их времена. Вот единственное, что здесь достоверно.
- Меня так интересует этот орден!
- Меня тоже. Карающая рука божества грозно поразила его, и, наверно, поэтому он остался самым интригующим и поэтическим. Вы же знаете, что было поставлено ему в вину: идолопоклонство, отречение от Христа, всевозможные пороки. И боюсь, что справедливо. Но как ни огромна была вина, еще страшнее было искупление, не говоря уже о том, что и в данном случае безвинный потомок поплатился за вину сошедших поколений. Таков удел и рок всех, кто, пусть блуждая и ошибаясь, стремится возвыситься над повседневностью. Итак, этот орден, над которым тяготели столь страшные обвинения, несмотря на упадок и бесславие, окончил свое существование в сияющем ореоле. Убила его зависть, зависть и корыстолюбие, и, виноватый или безвинный, он подавляет меня своим величием.
Виктуар улыбнулась.
- Тот, кто услышал бы вас, милый Шах, право, мог бы подумать, что вы последний из тамплиеров. Но все же это был монашеский орден, монашеским был и его обет. Разве могли бы вы жить и умереть, как тамплиер?
- Да.
- Возможно, вас прельщает одеяние, еще более изящное, чем жандармская безрукавка?
- Нет, не одеяние, милая Виктуар. Вы не знаете меня, есть во мне что-то такое, отчего ни один обет мне не страшен.
- И не страшно его блюсти?
Не дав ему ответить, она опять заговорила шутливым тоном:
- Мне думается, гибель этого ордена лежит на совести Филиппа Красивого. Странное дело, все исторические лица, прозванные «красивыми», мне антипатичны. И, думаю, не из зависти. Но красота, как говорят, и, по-видимому, не без причины, делает человека себялюбцем, а себялюбец - неблагодарен и вероломен.
Шах искал возражений. Он знал, что слова Виктуар, как ни любила она колкие намеки; не могли быть адресованы ему. И он не ошибался. Все это было только jeu d'esprit
