Долговязый, положив перед собой ружье, вытащил из кармана алый носовой платок. Он накинул его на шею и с необыкновенным тщанием принялся завязывать, но тут по рядам снова глухо прокатилось:
- Идут! Идут!
Залязгали затворы ружей.
По затянутому дымом полю неслась бурая лавина пронзительно вопящих людей. Они бежали, пригнув головы, беспорядочно размахивая ружьями. В передних рядах, наклонившись вперед, быстро двигалось знамя.
Увидев неприятеля, юноша похолодел: он не был уверен, что зарядил ружье. Стоял, пытаясь собраться с мыслями и точно вспомнить, когда именно мог его зарядить, но так и не вспомнил.
Генерал, где-то потерявший головной убор, подскакал на взмыленном коне к командиру 304-го полка.
- Вы обязаны остановить их! - орал он не своим голосом и тряс кулаком перед носом полковника.- Обязаны остановить!
- С-слушаюсь, генерал, слушаюсь! Богом клянусь, с-сделаем, что сможем! - От волнения полковник начал заикаться. Генерал яростно взмахнул рукой и пустил коня в галоп. Полковник, давая, видимо, выход своим чувствам, начал бессмысленно выкрикивать бран ные слова, точно разобиженный попугай. Быстро оглянувшись, чтобы проверить, все ли в порядке в задних рядах, юноша увидел, что командир смотрит на вверенный ему полк с такой злостью, точно больше всего жалеет в эту минуту о своей причастности к нему.
Сосед юноши тихонько бубнил:
- Вот и для нас заварилась каша, вот и для нас…
Где-то сзади нервно расхаживал ротный командир.
Он наставлял солдат, как учительница наставляет мальчишек, впервые открывших буквари.
- Поберегите патроны, ребята! Не стреляйте, пола я не подам знак. Не палите без толку… Дайте им подойти поближе… Не будьте ослами!
Пот ручьями струился по лицу юноши, оно было измазано, как лицо ревущего мальчонки. То и дело он судорожно вытирал рукавом глаза. Рот все еще был приоткрыт.
Он взглянул на поле, кишащее врагами, и мгновенно перестал думать о том, зарядил ружье или не зарядил. Еще внутренне не приготовившись, еще не сказав себе, что сейчас вступит в бой, он вскинул послушное, не дрогнувшее в руках ружье и, не целясь, выстрелил. Потом он уже стрелял как заведенный.
Он внезапно забыл о себе, перестал смотреть в лицо грозящей судьбы. Был уже не человеком, а винтиком. Что-то, чему он принадлежал - полк, или армия, или дело, или страна,- оказалось в опасности. Накрепко спаянный с неким сложным организмом, вместе с ним подчинялся он единственному неукротимому желанию. К эти мгновения он так же не мог бы убежать, как не может мизинец поднять бунт против руки.
