Несколько минут Роури лежал неподвижно, отрешенный от времени и пространства. Потом забытье, вызванное оргазмом, улетучилось, и осталась переполняющая душу печаль.
Он откатился от Энджел и бросил на нее взгляд, словно ища подтверждения тому, что они оба только что сделали. Нет, неверно. Тому, что он только что сделал. И кому. Великий Боже! Разве его брат причинил ей недостаточно боли? Но Чад был младше, глупее, неопытнее. Он, старший, должен был все знать лучше.
Роури повернулся, собираясь с духом, чтобы посмотреть ей в лицо, не понимая, почему она лежит рядом с ним с этой нежной, блаженной улыбкой на лице, когда… когда…
Энджел застенчиво открыла глаза и увидела устремленный на нее пламенный взгляд его синих глаз. Они не обменялись ни одним словом за это время, не считая его приглушенного крика, когда он произнес ее имя. Но она чувствовала такую близость к этому мужчине, которая никогда не была ей ведома.
Энджел попыталась заговорить:
— Это было…
Роури приподнялся, опираясь на локоть. Его лицо внезапно насторожилось, он ждал.
— Что?..
— Это было чудесно, — мечтательно выдохнула она.
Раздался слабый шорох — это Роури упал на подушку, уставясь в потолок и чувствуя себя абсолютно опустошенным.
— Если ты еще когда-нибудь захочешь солгать, Энджел, — сказал Роури с горечью, — тебе нужно хотя бы научиться лучше притворяться.
Искренне смущенная, Энджел перевернулась на живот, волосы влажными прядями лежали на ее плечах.
— О чем ты говоришь?
— Я говорю о том, что на самом деле только что произошло! — сказал он ей зло, хотя был зол исключительно на себя. — А не о том, чего бы ты хотела.
Энджел уже сама начинала злиться, но еще больше она чувствовала себя сбитой с толку.
— Мы занимались любовью…
— Ты не дошла… — осторожно сказал он, думая, одинаково ли называют оргазм в разных частях мира. — Не так ли?
Но замешательство, которое выражалось в ее зеленых глазах, заставило сжаться сердце Роури, и внезапно он начал презирать себя еще больше. Она не знала. О, великий Боже, она просто не знала, что это такое!..
Память о смерти брата была еще так свежа в его мозгу, что он не мог и помыслить плохо о Чаде. Но сейчас он был готов повторять про себя: ты ублюдок, Чад… Глупый, эгоистичный ублюдок!
Но разве сам он был лучше? Если Чад ни разу не подумал об удовольствии Энджел, разве он сам позаботился об этом? Ведь он просто использовал ее для того, чтобы дать выход своим отчаянью и боли, которые душили его после смерти брата!
