Двухполосное шоссе. Темно и пусто. Прямые участки и крутые повороты над мерцающей черной лентой Гудзона в милю шириной. Полная луна сверкает в небе, словно предупреждающий знак: «ВПЕРЕДИ ОПАСНОСТЬ! НЕ ПРЕВЫШАЙ СКОРОСТЬ!» Папа разгоняется. Гораздо быстрее положенных пятидесяти пяти миль в час. Давит на газ. Шестьдесят. Семьдесят.
— Я тебе не отец, — говорит он.
— Что?! Папа, притормози! Мы разобьемся!
— Джек, слушай меня внимательно. Я не «папа». Не спорь. Слушай. У нас мало времени. Прости меня, я тебя правда очень люблю, но я тебе не отец.
Что-то в его лице. В голосе. Может быть, дело в скорости. Я верю ему сразу, хотя внутри все восстает.
— Шутка, да? Вроде теста? Игра?
— Не шутка. Не тест. Не игра.
Гонит, как чемпион по экстремальному вождению. В жизни не видел, чтобы он хотя бы чуточку превысил скорость. Папа у меня человек мягкий. Покладистый. Законопослушный. Осторожный. Где он этому научился?
— Пап, ты что, хочешь сказать, что мама тебя обма…
— Я тебе не отец. Мама тебе не мать. Вообще все не так. Держись, черт побери!
Визжат тормоза. Машина чуть не врезается в дуб. Я готовлюсь к смерти. Папа выворачивает руль. Едем дальше.
Я вцепился в подлокотник. Язык еле ворочается.
— Ты хочешь сказать — я приемный?
— Нет, — отвечает папа. — Все гораздо сложнее. Объяснять некогда. Так вот, та вспышка, которую ты видел в ресторане… свет перешел в серебристый?
— Кому какое…
— Тебя пометили. Так нас и нашли.
— Кто?
— Надо снять метку, — говорит папа. Он держит руль одной рукой. На такой скорости это самоубийство, но он держит руль одной рукой. Роется в большой черной сумке на сиденье. Откуда она тут взялась? Вытаскивает маленький металлический кубик. Фотоаппарат? Первый раз такой вижу. Тонкий писк. Зеленоватая вспышка. Мерзкие ощущения по всему телу. Как будто верхний слой кожи сняли, содрали, словно когда сгоришь на солнце. Больно. Очень. Я ору.
— Прости, — цедит папа. — Это твой единственный шанс.
— Шанс на что?
— Мы на тебя рассчитываем, — говорит он. — Не забывай. Ты наш маяк надежды.
— Какой надежды?!
— Вон они! — ахает он. — Как быстро…
Оборачиваюсь. Никого не вижу.
Папа выкручивает руль. Машина закладывает дикий вираж и рыбкой ныряет с шоссе на проселок. Вычеркиваем — это не проселок. Тропинка. Темная. Ухабистая. Ничем не мощенная. И не освещенная. Но для папиных целей она, видимо, недостаточно темная, потому что он выключает фары. Мы летим в стигийскую тьму. Загляните в словарь, приятель, только потом, не сейчас. Сейчас нет времени ни на что. Только на то, чтобы держаться. Боже мой, ну и уклон! Мы, вообще, по тропе едем или нет? Чудо, что машина до сих пор не перевернулась!
