— Я слишком сильно давлю на вас, — промолвил он, пробегая своими руками по ее спине, — и прошу прощения за это. Просто я страстно желаю увидеть свой дом или то, что от него осталось.
И увидеть своего кузена, вне всякого сомнения. Хотя она не слышала, чтобы он говорил об этом с тех пор, как они покинули Штаты, но Джейн знала, что он беспокоится, что не сможет найти того, что ищет. Уже то, что она признавала, что он скучает по своей семье, с которой его разделяет несколько столетий, говорило, как сильно она устала.
— Да, все в порядке, — ответила, зевая, девушка. — Я понимаю ваше чувство. — Она бы вырвалась из его объятий, если бы это могло приблизить обед, но обнаружила, что просто не может двинуться. Это было очень странно, но впервые в жизни Джейн была довольна. Довольна, несмотря на слепящую головную боль от чересчур сильной сосредоточенности на дороге, от недостатка сна и от постоянных попыток не думать о том, что она будет делать, когда вернется в Штаты и столкнется с руинами того, во что превратилась ее жизнь.
— Еда, — объявил Йен, — затем кровать, если у них есть хоть одна. Я найду способ отработать наше проживание этим вечером. Не сомневаюсь, у них есть множество дел, которые нужно сделать. Возможно, дрова, которые нужно собрать для огня, или животные, за которыми нужно поухаживать.
От мысли об Йене, работающем бензопилой, у нее по спине пробежала дрожь. Она откинулась назад и посмотрела на него.
— Я могу заплатить.
— Нет, не можете.
— У меня еще достаточно денег на кредитной карточке.
Его губы сжались в тонкую линию.
— Мне это не нравится. Вы и так уже сделали больше, чем следовало бы.
— А если бы вы оказались в моей шкуре?
— То есть?
— Если бы я оказалась…, — ей потребовалось сделать глубокий вдох, чтобы не запинаясь произнести следующие слова, — …в четырнадцатом веке, чтобы вы сделали?
Он вздохнул.
— Дал бы вам пищу и кров, затем проводил домой.
— Тогда, в чем разница?
— Разница, сладкая Джейн, — сказал он, поглаживая ее волосы и улыбаясь ей сверху, — в том, что невозможность позаботится о таких потребностях, ранит мою мужскую честь.
Джейн ничего не знала о состоянии его мужской гордости, но совершенно точно знала состояние своих коленей, которые отказывались ее держать. Она всегда считала себя совершенно независимой и любой ценой избегала мысли о ком-либо, — члене семьи или мужчине, — занимающимся чем-то, что хотя бы отдаленно напоминало заботу о ней.
Но почему-то, стоя в шотландских сумерках в крохотном городке на берегу моря в оберегающих объятиях Йена Маклеода, мысль позволить кому-либо еще позаботиться о ней, для разнообразия, не была столь неприятной.
