— И наказали меня, когда я воспротивилась, испугав до полусмерти…
— Вы сами наказали себя. Вам нечего было бояться.
— Это всего лишь слова. О, я прекрасно понимаю, что вы замышляли, — возразила Криста, не желая ничего слушать. — Если вам не удается добиться добровольного согласия от человека, вы заставляете его принять вашу точку зрения, угрожая ему. Со мной этот трюк не сработает, Дэниел. В моем понимании вы самонадеянный, безответственный…
К своему ужасу, она почувствовала, что продолжать не в силах. Ее охватила непреодолимая дрожь. Только теперь, когда ее гнев немного остыл, она почувствовала, что продрогла до мозга костей: зуб не попадал на зуб, ноги вдруг стали ватными и отказывались слушаться. Она удержалась в вертикальном положении только благодаря усилию воли.
Как сквозь пелену до нее донеслись слова Дэниела:
— Вам никогда не приходило в голову, что точно такие же прилагательные можно использовать при вашем описании, Криста? Криста!
Она услышала, как его голос, дрогнув, изменился: презрение в нем сменилось обеспокоенным участием. Но все звуки доносились до нее уже откуда-то издалека. Он сгреб ее в охапку, и его объятия, как ни странно, не вызвали в ней чувства гнева, ей стало невообразимо приятно от прикосновения его сильных рук, ее охватило ощущение покоя и тепла, словно она вернулась домой.
Купание в озере, по-видимому, произвело большее впечатление, чем я ожидала, подумала Криста пятью минутами позже, когда покорно стояла, блаженствуя под теплым душем в домике на берегу, в то время, как Дэниел стягивал с ее безвольного тела гидрокостюм.
— Все в порядке, Криста, сейчас ты придешь в себя. Ты просто в шоке, вот и все, — слышала она его слова, когда он, выключив душ, завернул ее в большое махровое полотенце. Голубые глаза Дэниела вдруг потемнели, став почти серыми, и он поспешно отвел взгляд от ее обнаженного тела. Его руки слегка дрожали, когда он прикасался к ней.
Несмотря на то, что она еще не совсем оправилась от шока: ее била дрожь, зубы клацали, не попадая друг на друга, — сердце сладко екнуло, и она с радостью отметила, что вид ее обнаженного тела произвел на него столь сильное впечатление, что он не осмеливается взглянуть на нее, боится к ней прикоснуться. Ее женскому тщеславию льстило, что она была здесь не единственной, кого охватывало беспокойное чувство желания, пусть даже ему удавалось скрыть свое вожделение под маской профессиональной беспристрастности.
