Он промолчал, но это было вполне красноречивое молчание. Джулиана видела, как ходят у него желваки под кожей.
— Это была скорее просьба, — только и промолвил он.
— Как ты мог?! Я-то думала… — Она осеклась, не веря, что когда-то сочла этого мужчину заботливым и нежным и впустила его в свою жизнь.
Син пристально на нее посмотрел.
— Что ты думала? Что я тебя люблю?
Джулиану передернуло от насмешки в его голосе — ведь он насмехался над ее чувствами! Он лгал ей.
— В саду Леттлкоттов ты могла понять, что я за человек. Как ты сама сказала, мерзавец, не заслуживающий ни капли доверия. Джулиана, неужели ты поверила в то, что сестра попросила меня о том, что я делал без всяких принуждений с бесчисленными твоими предшественницами? Неужели ты думала, что отличаешься от прочих моих завоеваний?
Его вопросы, как он и планировал, задели Джулиану за живое.
— Я не знала, что леди Гределл — твоя сестра. Если бы знала…
Дышать в тугом корсете становилось невозможно. Она сделала несколько глубоких вдохов, чтобы не упасть в обморок, и посмотрела ему прямо в глаза.
— Если бы знала, то избегала бы встреч с тобой. Я не стала бы даже дышать с тобой одним воздухом.
Син рассмеялся, омыв ее лицо своим теплым, с ароматом бренди, дыханием. Она, не сдержавшись, вдохнула этот запах, украла частичку его.
— Бедная, милая моя колдунья… Как же ты, наверное, злишься, что впустила в себя не только мое дыхание, но и кое-что другое.
Если бы раскаяние было темным бездонным озером, Джулиана утонула бы в нем.
Она толкнула его в грудь, но этот гранитный памятник не сдвинулся с места.
— Я не просто злюсь, лорд Синклер, — я испытываю глубочайшее омерзение!
— Правда? Твои слова меня ранят, Джулиана. Но тебе сегодня не везет: я как раз настроен доказать, что ты не меньшая лгунья, чем я.
Прежде чем она успела как-либо среагировать, он присосался своими губами к ее губам; поцелуй был требовательный, деспотичный. Вожделение облизнуло ее плоть язычками невесомого пламени, вынуждая вспомнить, что Син владел ее душой и телом. Джулиана отчаянно застонала. Все, что их связывало, основывалось на бессовестном обмане. Если бы ему пришлось выбирать между нею и любимой сестрой, чаша весов, несомненно, склонилась бы в сторону родственницы.
Но она не могла его в том винить, поскольку сама сделала тот же выбор. И все же ей было больно.
Син оторвался не сразу, продлевая поцелуй, покусывая ее нижнюю губу.
— Скажи, почему Гомфри возомнил, будто он вправе к тебе прикасаться?
