После нашего зачисления в отряд слушателей-космонавтов мы все — и наши летчики-асы, и те, которые раньше летали на самолетах только в качестве пассажиров, автоматически попали в самую элитную когорту Военно-воздушных сил — летчиков истребительной авиации, со всеми автоматически вытекающими отсюда финансовыми и материальными благами. Одно новенькое, с иголочки летное обмундирование чего стоило! Три раза в день кормят, как говорится, на убой, и на закуску — обязательный шоколад. Ну как тут не полетишь! Это тебе не ракетные войска с куцей шинелишкой и кирзовыми сапогами. Летали все мы с инструкторами. Наши настоящие летчики вначале было забастовали, но добились лишь того, что занимали в полете переднюю кабину. А мы, инженеры, довольствовались задней кабиной, за спиной инструктора (как вещмешок) с возможностью лишь бокового обзора, ибо впереди, кроме широкой спины инструктора, практически ничего не было видно.
Профессия летчика действительно трудная, опасная, но очень романтичная! Причем романтизм присущ лишь начальным этапам освоения этой профессии, дальше для летчика это повседневный труд, оттачивание техники и мастерства. Я начал и закончил свою летную карьеру на романтической ноте, когда каждый полет для меня был еще наподобие неуправляемого спуска на лыжах с крутой-крутой горы — дух захватывает от восторга и страха, ибо не знаешь, что тебя ждет внизу, мягкий сугроб или стволы деревьев.
Инструктором у меня был Иван Федорович Ткачев — летчик с большой буквы. Мы жили в одном доме, и бывало, что по воскресеньям я иногда помогал ему, «тепленькому», добраться до своей квартиры, а уже во вторник (летчики — народ суеверный, по понедельникам полетов не бывает) он с «вещмешком» за спиной (то есть со мной) такие выделывает «коленца» на своем МиГ-15, что я не мог понять, где небо, а где земля, где перегрузки, а где невесомость. Кое-что я умел делать и сам. Уверенно крутил традиционную «бочку», неплохо делал боевой разворот. Иногда Иван Федорович доверял мне взлет-пробег по полосе и при достижении определенной скорости — отрыв и набор высоты. Но у нас были и нетрадиционные упражнения. При небольшой кучевой облачности мой инструктор виртуозно лавировал между отдельными облачками, как будто мчался на автомобиле по проспектам, улицам и переулкам большого города. Пробовал и я, но, как правило, сносил углы и разрушал дома этого мифического, заоблачного, созданного нашим воображением города. Летом, если под нами паслось стадо коров, мы набирали высоту, затем пикировали на это стадо, а когда выходили из «пике», то мощная струя от нашего двигателя ударяла по стаду, и коровы в страхе разбегались по полю. Пастухи, погрозив нам кулаками и послав, наверное, в наш адрес пару «ласковых» слов, бросаются собирать стадо, а мы с чувством выполненного долга ясными соколами уходили в голубые дали. Было и еще кое-что, но это уже обязательное упражнение. На вершине «горки» имитировалась на несколько секунд невесомость (ни с чем не сравнимое состояние!). За это время ты должен выпить из фляги пару глотков воды и съесть вафлю. Естественно, все это делается второпях, капли и крошки начинают плавать по кабине — страшно интересно было наблюдать за ними! А когда невесомость заканчивалась, то в силу естественного закона гравитации все эти капли и крошки, а вместе с ними пыль и мусор кабины, которым тоже, видно, нравилась невесомость, — все это сыпалось на меня, и не знаю уж по каким таким законам, в основном на лицо. На всю жизнь сохранил память и чувство огромной благодарности своему инструктору за минуты восторга и какого-то небывалого, неземного ощущения, которое я испытал с ним в небе Подмосковья. В моей летной книжке — 15 часов налета на реактивной технике. Для профессионала-летчика это мгновение, а для меня — часть моей жизни.
