Только два года был Яношик грозой Силезии и Угорья, Татр и Моравы. В 1713 году схватили и атамана, и дружину, десять верных Яношиковых молодцов. В Липтавском Святом Микулаше пытали венгры Яношика, вырывали ему ногти, стискивали ноги в испанском башмаке, вытягивали на дыбе. А потом повесили его на крюк, загнанный под ребро, и вздернули на самый верх виселицы, на которой уже качались его товарищи. День и ночь висел он, не умирая, глядя на снеговые вершины Высоких Татр, на темные купы родных лесов. Двое суток был на крюке Яношик, и палач дал ему трубку, «дымку». Две ночи летели от нее искры во мрак, а на четвертый день, на рассвете, выпала трубка из разжавшихся зубов, перестала капать кровь из раны — умер Яношик.
…Зимою снег покрывает Татры, ветер с юга наметает сугробы у заборов, мороз росписью веселит маленькие оконца. У печи девушки прядут лен, а старик с длинной «файфкой», изогнутой трубкой во рту, рассказывает нараспев об Яношике, и об Ильчике, и об Адамчике, и о других, не пожелавших нести креста смирения, боли и неволи, который лежал на их братьях.
——
Через сто лет после Яношика в забытых углах Словакии появились новые борцы за вольность. Но они не были ни разбойниками, ни революционерами.
Вместо кинжала и кремневого ружья они несли с собою книгу и гусиное перо. В 20-х годах прошлого столетия появляется слабая и рассеянная словацкая интеллигенция.
Как и ее народ, она была наделена чувствительностью, ярким воображением, способностью мечтать и увлекаться. То, что было приглушено в словаках веками неволи, теперь вдруг прорвалось и раскрылось в их поэзии и литературе.
Быть может именно потому, что столь бедна и бессильна была их родина, люди 20-х—30-х г.г. с таким душевным жаром мечтали о грядущем царстве славян и славы, в котором Словацкая земля найдет свободу и возрождение, Коллар печалился, что «жадные иноземцы пьют нашу чистейшую кровь, а сыны, не верующие в славу отцов своих, гордятся рабством». Но он горячо, исступленно верил в будущее. В нем горела та же сила, которая Яношика продержала живым на крюке. «Славься, Славия, пел Коллар, имя твое сладкозвучно, а память о тебе горестна. Тяжелы были твои страданья, безжалостные враги раздирали твои внутренности, неверные сыны тебе изменяли.
Мы все имеем, поверьте мне, друзья мои, все, что должно завоевать нам почетное место среди самых славных и достойных народов человечества, — нам не хватает лишь единения и просвещения.» «Чем будем мы, славяне, через сто лет? Чем будет вся Европа? Подобно наводнению, — славянская жизнь распространится повсюду».
