Заповеди говорят нам о любви к Богу и отдельно о любви к ближнему: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим» и «возлюби ближнего твоего, как самого себя».
Преображение на горе Верна показывает, как глубоко любовь укоренилась в сердце Франциска. Все его существо — тело и душа — устремлялось к вечному.
В остававшиеся ему два года жизни он источал одну любовь.
Плоть его изнемогала, но не столько болезнь, сколько внутренний огонь подтачивал силы Святого.
«Что уготовано для меня на Небе? Чего я желал от Тебя на земле? Плоть и сердце мое изнемогли: Боже моего сердца, Боже мое наследие в вечности!»
Его чувства к людям были более земными.
Из любви к Богу закономерно вытекает любовь к ближнему. Кто любит Главу, не может не любить членов, составляющих единое Тело. Эта любовь как будто бесконечно приумножалась в последние дни жизни Франциска.
Ходить он уже не мог, его перевозили с места на место разные люди, свидетельствовавшие тем преданность ему.
«Он посещал, – рассказывает Фома Челанский, – пять — шесть местностей за один день», а св. Бонавентура добавляет, что пыл его милосердия и любви был таков, что «он хотел служить прокаженным, ибо с них началось его обращение к Богу».
Но физических сил не хватало для таких подвигов. Душа его была охвачена божественным безумием, но плоть смертельно томилась.
В дело вмешался брат Илия, который своей властью генерального викария принудил его к покою: слишком дорога ему была жизнь Отца.
По договоренности с епископом Святого поместили в одной из комнат епископского дворца, где были большие возможности для лечения и надежное укрытие от зимнего холода.
Чтобы Франциск мог сосредоточиться, в комнате ему устроили келью с плетеными рогожами на полу – там он молился и отдыхал, когда хоть немного отпускала мучительная болезнь. Его изболевшиеся глаза не выносили света, поэтому братья пришили спереди к капюшону кусок шерстяной ткани — больные глаза отдыхали в темноте.
Из любви и сострадания братья часто просили Отца принять пищи для укрепления сил, однако почти всегда безуспешно, ибо больной был слишком слаб.
Однажды они особенно настойчиво уговаривали его что-нибудь проглотить. Франциск отвечал:
— Дети мои, мне не хочется есть, но если бы у вас нашлось немного рыбы, называемой акулой, я бы, возможно, ее отведал.
Увы, где взять такую рыбу? Зимние бури и снегопады не пустили бы в море и самого завзятого рыбака.
