Она бежала по бульварам, переходя с Сен-Мартен на Сен-Дени, на Бон-Нувель, оттуда на Пуссоньер, потом на бульвар Монмартр – под каштанами, под заледенелыми, нагими каштанами! – и наконец сворачивая на рю Друо. По пути она вспоминала, сколько уж раз бегала этим путем и в дождь, и в ясные ночи, и в жару летом, и осенью под ливнем листопада, и весной, чудесной парижской весной, когда однажды вдруг подул сильный ветер и на Алёну начала падать целая лавина цветов с этих каштанов, и это было такое чудо, что она, помнится, заплакала от счастья, вот так стояла посреди бульвара и рыдала блаженно, а парижане и туристы, сидевшие за столиками, выставленными прямо на тротуар, смотрели на нее ошарашенно.
Сейчас, по студеной поре, столики на улицу не выставляли, но, даром что время подкатывало к часу ночи, бистро и ресторанчики были набиты битком. Все ели, ели, ели…
«Ужас, – сурово подумала Алёна. – Не понимаю, как можно есть в такое время! Ночь на дворе!»
Желудок ее, как написано в одном прекрасном романе, требовательно взалкал, и, чтобы его усмирить, Алёна начала вспоминать о милонге, о близком, по-настоящему аргентинском объятии, о водопаде каштановых цветов…
Улыбаясь от воспоминаний, она прибежала домой, а там… а там, как предательский выстрел из-за угла, обрушился на нашу героиню запах курицы гриль, купленной Мариной на ужин. Четвертинка громадной цыпы лежала на блюде рядышком с кучкой хорошеньких, маленьких, промасленных картошечек, а на столе имела место быть записка: «Алёна, это тебе, съедай все!»
Алёна героически отвернулась, пошла умылась, почистила зубы. Разделась, поставила отдыхать затанцованные танго-туфли. Надела ночную рубашку, расстелила постель… Потом, как сомнамбула, вернулась на кухню и, громко вздыхая от наслаждения, съела всю курицу и всю картошку, и еще косточки обгрызла, так это было чудовищно вкусно, а она, оказывается зверски проголодалась. Снова чистя зубы и проклиная себя за слабость, решила: «Завтра пойду Марину провожать с утра пораньше и растрясу! И вообще буду завтра худеть!»
И немедленно на душе стало легче. Ну какое же счастье, что существует магическое слово «завтра»! Алёна упала в постель, поудобней разместила ноющие танго-ножки – и уснула, даже не подозревая о том, что чертова булгаковская Аннушка уже купила масло, и не только купила, но даже, вообразите себе, и пролила!
