И когда Рената пообещала: «Я буду твоей женой. Но ты должен убить Генриха!», Рупрехт немедленно отправился в дом графа, чтобы вызвать его на дуэль, и был поражен его внешностью: «Во всех движениях Генриха была стремительность не бега, но полета, и если бы продолжали настаивать, что он – житель неба, принявший человеческий облик, я бы, может быть, увидел за его детскими плечами два белых лебединых крыла…»
Однако Рупрехт все же вызвал графа Генриха на поединок, на котором был тяжело ранен. И выздоровление стало началом его любви с Ренатой: «И теперь, вспоминая этот декабрь, который прожили мы с Ренатою, как новобрачные, я готов на коленях благодарить Творца, если совершилось все его волею, за минуты, которые мог испытать».
Но вскоре вновь явился ей Мадиэль, и она покинула Рупрехта. Сначала он вроде бы утешился с милой барышней Агнессой, сестрой своего приятеля, но отвязаться от мыслей о Ренате не мог и после долгих поисков отыскал ее в монастырской тюрьме, осужденной судом инквизиции за ведовство и сношения с дьяволом. Рупрехт присутствовал на ее допросе, пытался спасти ее, но она умерла – отказавшись от спасения и напоследок признавшись ему в любви.
Когда Андрей Белый прочел в альманахе «Весы» первые главы романа «Огненный ангел», ему очень многое стало ясным в скопище тех странностей, которыми окружал его в последние годы Брюсов. В своих воспоминаниях «Начало века» он потом написал, что Брюсов «обирал себя для героя романа, для Рупрехта, изображая в нем трудности нянчиться с „ведьмой“, с Ренатой, его героиня, влюбленная в Генриха, ею увиденного Мадиэлем, естьН***;[4] графом Генрихом, нужным для повести, служили ему небылицы, рассказанные Н*** об общении со мной; он, бросивши плащ на меня, заставлял меня непроизвольно в месяцах ему позировать, ставя вопросы из своего романа и заставляя на них отвечать; я же, не зная романа, не понимал, зачем он, за мною – точно гоняясь, высматривает мою подноготную и экзаменует вопросами: о суеверии, о магии, о гипнотизме, который-де он практикует; когда стали печататься главы романа «Огненный ангел», я понял стилистику его вопросов ко мне»…
Роман его стал частью жизни Нины Петровской точно так же, как частью ее жизни был роман с Брюсовым. «Так писался им роман „Огненный ангел“ – пять лет. Жизненные жертвы В. Брюсова, для тех, кто знал их на себе на протяжении всей его миссии, казались бы более правдоподобными лишь в житии какого-нибудь святого. Существовавшие не для дня и не для вечности люди, которых рикошетом ранили горько, по-детски роптали», – вспоминала она потом.
