Переночевав под кустом прямо на лесной опушке, он встал поздно и позавтракал остатками еды, которую приберег во время последнего ужина шайки. При дневном свете он рассмотрел, что сутана изношена и вся в заплатах, но послужить еще может. Тогда он вытащил небольшой ножик, как следует наточил его на камне и с его помощью сбрил не только трехнедельную щетину на лице, но и побрил темечко, кое-как восстановив тонзуру, которую имел до того, как его изгнали из духовного звания. Сделать это самому оказалось очень сложно, но он запасся терпением и решимостью и сумел снова превратить себя в священника. Потом засунул свою жалкую одежду в мешок, надел украденную сутану и водрузил на голову потрепанную шляпу.
Примерно в полдень он вернулся на дорогу, взял ясеневый посох и дерзко направил свои стопы в Эксетер, решив, что вряд ли кто-нибудь из далекого Йовиля и прошлой жизни сумеет узнать его, особенно сейчас, когда опустившиеся поля шляпы паломника прячут лицо. На дороге были и другие люди; кто шел в город, кто из города, но основной людской поток тех, кто шел в Эксетер продавать продукты, давно иссяк, потому что большинство входило в город сразу же, как только на рассвете открывались ворота. С теми, мимо кого Герваз проходил, он здоровался, а иногда поднимал, благословляя, руку. Через какое-то время ему показалось, что он снова стал настоящим священником, и к Южным воротам Герваз подходил, исполнившись уверенности. Он замедлил шаг, чтобы войти вместе с группой сельских жителей, которые гнали перед собой несколько свиней и тащили уток и кур, привязанных за ноги к шестам, вскинутым на плечи. Сторож у ворот был слишком занят, прожевывая кусок мясного пирога, поэтому глянул на него лишь мельком, и вскоре Герваз шел по Саутгейт-стрит, мимо рынка и залитых кровью булыжников скотобойни, к Карфаксу, центральному пересечению четырех основных дорог. Несколько лет назад он бывал в Эксетере, но все равно пришлось спрашивать дорогу у сопливого постреленка.
— Где монастырь святого Николая, мальчик?
Мальчишка решил, что этот клирик выглядит слишком сурово, и, не решившись ответить ему дерзостью, просто показал, куда идти.
— Недалеко отсюда, отец. Но там скверная часть города.
Герваз пошел по каким-то узким улочкам и оказался в убогой части города, известной, как Бретейн. Там теснились домишки, хижины и лачуги, по грязным переулкам текли нечистоты, в которых в нищенском согласии существовали мальчишки, собаки и крысы. Через несколько поворотов он увидел небольшое каменное строение, окруженное стеной, за которой был разбит огородик и росло несколько фруктовых деревьев.
