— Извините пожалуйста. Очень виноват.
— Ваши права.
— Держите.
Он повертел в руках мою карточку. Посмотрел куда-то вдаль.
— Центр-то легко нашел?
— Да, очень легко.
— А теперь обратно?
— Да, как вы посоветовали.
Он снял фуражку, пригладил волосы. Кивнул на мою машину.
— Американка?
— Японка.
Удивившись, он засунул голову в окно. Вынул обратно, надел фуражку.
— Действительно. Я думал, негритянка.
— Нет, загорелая просто.
— Гаруфрэндо?
— Знакомая.
— Ну-ну…
Мы оба замолчали. На асфальте неподалеку от нас стоял ящик с множеством тумблеров и регуляторов. На его светящемся табло я разглядел цифры: «170».
Леонид Осипович думал. Страшно было представить, сколько противоречивых мыслей и чувств клокочет сейчас под этой фуражкой. Я боялся его отвлечь. Я только тихо надеялся. И я поднял голову к небу, моля всех богов о снисхождении.
Бог дорожного движения проколупал в туче дырку, высунул голову и увидел меня.
— Тьфу ты! — сказал он. — Гайдзин… Извини, не разглядел.
— А если бы разглядел? — спросил я.
— Ну… Я вообще-то гайдзинов не подгоняю. Если только сами…
— А своих зачем подгоняешь?
— Ну как… Вот эти насшибают сейчас денег, а потом построят мне храм.
— Ха-ха, — сказал я. — Раскатал губу.
— Не построят, думаешь? — встревожился бог.
— Держи карман.
— Ты зачем богу грубишь?
— Затем, что меня навечно лишат из-за тебя прав. Или даже депортируют.
— Ай-яй-яй, — сказал бог. — Я не хотел. Но ты не паникуй, я сейчас придумаю что-нибудь… Уже придумал!
Он исчез в тучах. Леонид Осипович все морщил свой лоб. Его фуражка накалилась от раздумий. Чувство долга боролось у него с личной симпатией. Нравственный императив — с горьким пониманием своей замазанности. Я видел, что он изо всех сил ищет соломоново решение, ищет волшебную формулу, которая устроила бы всех. И я снова взмолился, прося богов ниспослать ему такую формулу.
Как старая граммофонная пластинка, зашипела и забубнила рация. Сообщали о поимке еще одного. Леонид Осипович бросил взгляд на меня, поднес рацию ко рту и сказал:
— Давай!
А другой рукой протянул мне мои права.
Я взял их и не знал, что делать дальше. Он пошагал к проезжей части и, уже отвернувшись от меня, вдруг широко махнул жезлом — так машут регулировщики, когда хотят изобразить зеленый свет. Боясь поверить, я сунул права в карман, взялся за дверцу, огляделся в нерешительности… Вокруг никого не было. На ящике высвечивались новые цифры: «200». Я сел в машину и хотел завести мотор — как вдруг увидел, что Леонид Осипович идет обратно и делает какие-то знаки. Я опустил стекло. Он подошел, наклонился ко мне и негромко сказал:
