— Я, кстати, там мочалку забыл в последний раз, — вспомнил я. — Конечно, за три года могли и выкинуть. Но если вдруг не выкинули, то будет приятно.
— Никуда ее не выкинули, не сомневайся даже, — успокоил меня Потапов. — За что Японию люблю, так вот за это — о клиенте тут всегда помнят. Зайдешь, тебе сразу: «Давно не виделись» — и сервис по полной схеме. Причем неважно, сколько ты у них не появлялся — может неделю, а может десять лет. То есть, с одной стороны у них как бы прогресс, а с другой — этакая незыблемость.
— Что есть, то есть, — согласился я.
Потапов внезапно остановился.
— Так, погоди… Кажется, мимо прошли. Ну-ка назад, посмотрим. Вот дом, где я жил. Вот забор. Дальше была канава с цаплями — вот она. А сразу за канавой была баня. Выходит, вот это она и есть. Перекрасили, что ли?
Мы подняли головы и узрели красный щит с белым иероглифом «сакэ». Сквозь стеклянную дверь виднелись уставленные бутылками полки. Мы вошли внутрь, и нашему взору предстал рыжеволосый тинэйджер в замызганном фартуке и с серьгой в ухе.
— Да, была тут баня, — ответил он на наш недоуменный вопрос. — Год назад снесли, винный построили. Хозяйка в деревню уехала, дом там купила.
— Веселенькое дело, — сказал Потапов. — Стояла баня, никому не мешала…
— И мочалку мою выкинули, — добавил я.
— Да мочалка-то ладно, без пузырей останемся.
— Ничего, — сказал я. — Вон тут сколько пузырей. Мы ведь как раз собирались. Берем, или как?
— А что еще делать, берем конечно. Какого — прозрачного, мутного?
— Мутного не надо.
— Сладкого или горького?
— Что-нибудь между.
— «Нагураяма», «Ханахару», «Тэнко», «Эйсэн»…
— «Тэнко».
— Губа не дура. Семьсот двадцать?
— Семьсот двадцать.
— Или тыщу восемьсот?
— Столько мы до сакуры не донесем.
— Ладно. А может, сливовой?
— Ты бы еще сказал: может, сивухи?
— Боже упаси!
— Ну вот и хорошо. Теперь бы закуски.
— Мы извиняемся, как у вас тут насчет закуски?
Замызганный тинейджер скривился и помахал ладонью: мол, не держим.
— Что ж, — сказал Потапов. — Купим по дороге.
Мы вышли и огляделись по сторонам. Облетевшие сакуры зеленели свежими листьями.
— Плохо дело, — вздохнул Потапов. — Но ничего. Я помню, тут недалеко есть храмовая роща, она позже облетает. На пригорке потому что.
До пригорка мы добрались минут за десять. И в самом деле, он весь цвел. Розовые деревья лишь немного отливали зеленью едва показавшихся листочков. Промеж стволов обосновался массивный деревянный стол с двумя пнями вместо стульев.
