Как-то давно, лет уже, пожалуй, десять назад, в Марселе, в руки Илье Константиновичу попалась одна весьма любопытная книжка. Это были воспоминания какого-то германского разведчика-нелегала. Немец этот, а вернее, разумеется, француз – потому что эльзасцы, строго говоря, хоть и подданные императора Карла-Густава, но все же не немцы – оказался человеком наблюдательным и памятливым и написал, в общем-то, неплохую книгу, половина которой, впрочем, была, как и следовало ожидать, откровенной дезинформацией. Но Илью привлекли в ней не факты, касающиеся подковерной борьбы великих держав, и даже не описания технических аспектов работы нелегала, хотя там и было несколько очень интересных мест, а рассуждения о психологической составляющей этой весьма специфической профессии. Среди прочего, коснулся германский шпион и вопроса рефлексии, характерной почти для любого образованного и не лишенного фантазии человека. Однако тут-то и было заложено непреодолимое, казалось бы, противоречие. Разведчик, по идее, не должен рефлектировать, но человек с воображением – а какой, спрашивается, разведчик без воображения? – не рефлектировать не может. Парадокс.
Сам Илья Константинович полагал, что природу калечить не следует. И если таким он уродился, что не может не думать о разных, прямого отношения к делу не имеющих вещах, то так тому и быть. Но и то верно, что жить – и главное, выживать – это ему ничуть не мешало. А как-то он с этой особенностью своей психики справлялся, и вроде бы – если судить по результатам – совсем не плохо. Он все еще был жив, а это, как ни крути, лучший критерий. Сам он, впрочем, считал, что все дело в том, что ему удавалось четко разделять свой внутренний мир и мир внешний. Богу богово, так сказать, а кесарю кесарево. Вот и сейчас, едва лишь узнал свое новое имя, как оно тут же и "вросло" в плоть и кровь, и он мог быть вполне уверен, что теперь откликнется на "Илью" в любой ситуации, хоть спьяну, хоть со сна. И в бреду, и под пыткой будет этим самым Ильей, и "детектор правды" пройдет, как нечего делать. Но одновременно, возвращение в свой давным-давно покинутый "Портсмут", реанимировало в его душе и тот пласт его личной истории, который многие годы находился в полном и безоговорочном забвении. И теперь в салоне пассажирского лайнера авиакомпании "Рось", державшего курс на Брно, он вспоминал свое прошлое, но не то, где, сменив десятки, если не сотни, имен, он многие годы являлся Карлом Аспидом, а то, в котором родители нарекли его Маркианом, а друзья перекрестили в Марка, и в котором Марик Греч встретил однажды тоненькую темноглазую девушку, так похожую на Зою, что сердце сжималось от узнавания, и тоска по несбывшемуся подкатывала к горлу. Но и то, правда, что все это было так далеко, что и говорить, в сущности, было не о чем. Да и вспоминать было, честно говоря, нечего, потому что ничего между ними тогда не случилось. Они познакомились зимой пятьдесят девятого в Варшаве – хорунжий
