Какой приказ? О чем? Любопытно.
— За инициативу, выразившуюся в добровольной подготовке бомбардировщика к вылету по тревоге…
Еще не вникнув в стандартные, привычные для военного человека формулировки, мы заволновались.
— За выполнение ответственного полетного задания в обстановке, приближенной к боевой, лейтенантам…
(Мама родная, это же о нас! Это — нам!)
Старательно, чтобы не ошибиться, или, может быть, для большей весомости, начальник штаба чуть ли не по слогам зачитал наши фамилии, помедлил, переводя дыхание, и отрывисто, с расстановкой выкрикнул:
— Объявить… благодарность!
Радостно екнуло и зачастило, запело сердце. Счастливый восторг холодком пробежал по спине. Вот оно — долгожданное признание. И это — лишь начало. А впереди…
Впереди — вся служба. И если уж летать, так летать! Для того мы и учились, для того и прибыли сюда, на самый край света. Отныне в небесном царстве, в воздушном государстве пойдет-потечет наша гордая молодая жизнь. Там, в холодной бездне стратосферы, покроются инеем ранней седины наши буйные головы. Мы будем летать выше всех, дальше всех и быстрее всех. Никакие тяготы, никакие передряги не заставят нас раньше времени сложить свои закаленные крылья. На землю мы спустимся лишь тогда, когда прозвучит сигнал отбоя всемирной тревоги…
Вот куда взыграла мысль. Меня, да конечно же и моих друзей, переполнили, захлестнули, воспламенили такие вот, или примерно такие жаркие чувства. Стремясь выразить их со всей полнотой, мы дружно гаркнули:
— Служим Советскому Союзу!
Довольный не меньше нашего, майор Филатов весело вскинул руку к ушанке:
— Становитесь в строй!..
Мы долго еще не могли прийти в себя, внутренне ликуя и в то же время испытывая некоторое смущение.
В строгих рядах эскадрильи каждый знал свое место, раз и навсегда определенное согласно боевому расчету. Впереди — летчики. Вся передняя шеренга — одни летчики, и в зтом угадывался символический смысл. Летчик — первый среди воздушных бойцов. Он всюду должен быть первым — и здесь, на земле, и там, в небе. Во второй шеренге — штурманы, затем стрелки-радисты. Тоже как бы в соответствии со значимостью их боевых ролей. А за ними — вся «техническая моща», как сказал капитан Коса.
Приятно на равных влиться в такой строй. Приятно сознавать, что ты здесь необходим. Но, как на грех, рядом оказался старший лейтенант Карпущенко. Окинув нас холодным взглядом, он обронил:
— А я не поздравляю.
До чего же он все-таки непонятный человек! Занозистый! Ке знаешь, как и реагировать. Трудно будет найти с ним общий язык. Или я слишком много значения придаю мелочам? Может, не обращать внимания? Вон как Зубарев — будто и не слышит. Кремень! А Шатохин?
