— А откуда ты знаешь, кто она ему? Может, жена и есть.
— Брось! Он же намного старше. И вообще…
— И вообще твоя дурацкая записочка — игра не к месту!
— Не игра, а любовь с первого взгляда. И если она его жена — отобью.
Он мог балагурить без остановки, и я не слушал. Мои мысли вновь и вновь возвращались к тому, что мы услышали в аппаратной. Ощущение было таким, будто нас все глубже и глубже затягивает бурный водоворот. Тревога-то объявлена неспроста: неподалеку рыщут чужие самолеты!
Над летным полем, как ни в чем не бывало, властвовала тишина, а мне вдруг почудилось, что мерзлый грунт подрагивает под ногами. Впрочем, нет, не почудилось — и мои приятели остановились, с недоумением оглядываясь по сторонам и прислушиваясь. Не очень сильные глухие толчки напоминали колебание почвы от ослабленных расстоянием сейсмических волн. Мы не сразу и поняли, откуда они идут — не то из подземных глубин, не то из наших сердец.
— А ведь это, ребята, бомбежка! — первым догадался Шатохин. Он произнес эти слова тихо, почти шепотом, и в его глазах плеснулось что-то похожее на испуг.
— Ну и что? — ухмыльнулся Пономарев и тоном знатока пояснил: — Мы же сами по тревоге бомбы подвешивали, а их после взлета назад на стоянку не возят. Вот эскадрилья и разгружается над полигоном. Обычное дело.
— Тише! — взволнованно перебил их Зубарев. Он минуту-другую, вглядывался в даль, даже ладонь козырьком ко лбу приложил, и вдруг воскликнул: — Смотрите!..
Мы вгляделись и застыли в немых позах. С той стороны, куда Николай указывал рукой, к аэродрому с натужным ревом шел бомбардировщик. Он снижался, не делая традиционного круга. За его левым мотором оставался дымный след.
К посадочной полосе, тревожно сигналя, помчалась пожарная машина. За ней заголосила «санитарка». Напрямик по летному полю бежали люди. Захваченные общим возбуждением, что есть духу припустили и мы.
Самолет грузно плюхнулся на землю и покатился. Хотелось надеяться, что опасность теперь уже позади. Но вдруг из-под капота дымящего мотора взметнулось пламя. Летчик резко затормозил, откинул колпак кабины и, хлопая ладонью по борту, требовал стремянку. Это был старший лейтенант Карпущенко.
Пожарные проворно разматывали шланг.
«Что горит — металл? Нет, не металл. Из картера выбило масло, оно и вспыхнуло на раскаленных ребрах цилиндров. А если так, зачем шланг? — туго соображал я. — Надо… Надо просто закрыть жалюзи воздушного охлаждения, чтобы под капот не задувал ветер, и пламя захлебнется. Почему Карпущенко сам не догадался сделать это? Как бы ему подсказать? Крикнуть, что ли?»
