— Эт-то что за шатия?
Мы невольно уставились друг на друга: «Шатия»?.. Ах, да. Летчик по сигналу боевой тревоги появляется у самолета только в меховой одежде! Но где бы мы ее взяли? И с чего набросился? Не с той ноги встал, что ли! Или вообще…
— Не шатия, а летчики! — не стерпел Зубарев.
— С кем имеем честь? — учтиво изогнулся Валька. Ну не артист ли!
— Старший лейтенант Карпущенко, — явно нехотя козырнул «комкор», вроде отмахнулся. Нет, не зря его так прозвали — тут кроется весьма прозрачный намек. Осанка — гвардейская, лицо холодное и самоуверенное, взгляд надменный. А голос… Голос зычный, о пренебрежительными нотками.
— Летчики?! Из какого полка? Где воевали?
— Мы не воевали. Мы из училища, — пробормотал Лева и покраснел, бедняга, как будто и действительно сознавал вину, что не успел хватить войны.
— Тоже мне асы! Полуфабрикаты вы еще, а не летчики. Почему здесь? Кто прислал? Ефрейтор Калюжный, у тебя на стоянке что — проходной двор?
— Я думал… Они ж хорошо помогли…
— Он думал! Вот сейчас по-гля-жу, что вы тут на-партачили…
Обида казалась такой незаслуженной, впечатление от первой встречи таким тяжелым, что даже Валька Пономарев растерялся.
— Если что не так огородили — перья повыдергаю!..
— Поберегите свои! — процедил Коля Зубарев.
— Че-го? — Карпущенко обернулся к нему всем корпусом. Посверлил глазами и отвернулся.
«А пошел бы ты!.. — едва не сорвалось у меня. Про такого наш инструктор Шкатов сказал бы: «Шибко летчик!» Боясь взорваться, я до боли прикусил губу. А наш отчаянный Валька вдруг завертелся:
— Дозвольте обратиться… Извините, но осмелюсь заявить, что вы не совсем правы. Вы лично нас не звали, это верно. Но… механик у машины один, почему бы и не помочь? Мы ж…
Валькина работа над образом Швейка не была удостоена никакой оценки. Так тебе и надо, скоморох!
А грозный ас сунул мне в руки свой планшет с небрежно втиснутой в него картой и, не глядя на меня, приказал:
— Потрудись. Сложи, как положено, и верни.
Карта была точно такой же пятикилометровкой, какой мы пользовались и в училище, но размеры! Если там для недальних курсантских полетов мне выдавали лишь лоскуток, равный носовому платку, то здесь была склеенная из таких лоскутков-квадратов целая простыня. Ее требовалось сложить аккуратной гармошкой — так, чтобы там, в небе, пилот мог, не выпуская штурвала, открывать участок за участком одной рукой. Зная это, я не стал и спорить: трудно мне, что ли. Однако гармошка получилась не в меру пухлой и вдобавок скособоченной. Когда Карпущенко, закончив осмотр бомбардировщика, опять подошел ко мне и взял планшет, то его взгляд при этом не выразил ровно ничего, точно лучшего он и не ожидал.
