Повел носом, удивился:
— Нет, не пьян. А чего же ты жал, как шальной? Ишь, лихач!
Ничего не ответив, Николай выбрался из кабины и, понуря голову, устало зашагал к гостинице.
— Сознайся, впервые сидел за рулем, — догнав, тронул его за локоть Пономарев.
— Пошел к черту! — отмахнулся он. Потом, видя, что Карпущенко вернулся в лазарет, с вызовом сказал: — Надо — я и танк поведу!
Он вел машину действительно впервые, зато в последний раз был в клубе промкомбината. Не захотел больше ездить туда, как бы мгновенно потеряв всякий интерес к нашим веселым «рейдам». Мы и подзадоривали, передавая приветы от девушек, и подтрунивать пытались — не помогло ничто.
Пономарев, стараясь как-то повлиять на несговорчивого приятеля, стал называть Николая «старым мальцом». Выражение «старый малец» было местным, видимо, равноценным общеизвестному «старая дева». В обращении к парню оно казалось особенно колким. Но несмотря ни на какие подначки, Зубарев оставался в гостинице. А однажды, когда его очень уж допекли, он сердито сверкнул глазами:
— Отстаньте вы! Сказал — все!..
«Сказал — все!..» Не часто слышали мы эти слова от Зубарева, но если уж он их произносил, то требовать чего-нибудь от него было бесполезно.
В те дни резко похолодало, и Лева решил, что Николая испугала непривычная стужа.
— Я, признаться, тоже посидел бы дома, — заколебался он. — В такую лютую погоду не до прогулок.
— Ну вот, еще один дезертир! — разозлился Пономарев. — Подумаешь, похолодало. Сейчас во всем мире похолодало. Вы только вникните, какая заварилась каша. От одного названия мороз по коже дерет: «холодная война». — Валентин повторил по слогам: — Хо-лод-на-я! Тут в любой момент вся планета может превратиться в ледяную пустыню. И по-моему, — он засмеялся, — глупо отправляться на тот свет нецелованным девственником.
Николай промолчал. Но как! Весь его вид выражал полнейшее пренебрежение и к нашим выпадам против него, и к самому предмету разговора. Оставалось лишь одно: закрыть дверь с обратной стороны. Все наши доводы и колючие наскоки разбились о его молчаливое упорство, словно о каменную стену.
— Он, скорее всего, росточка своего стесняется, — небрежно махнул рукой Пономарев, когда мы, оставив Николая в комнате, вышли из гостиницы.
Никто ему ничего не ответил. Было понятно: он раздражен. А Зубарев в чем-то по-своему прав. Не лишне иногда развлечься, но стоит ли шастать в поселок каждый выходной ради одних танцулек!
Словом, мы отступили перед Николаем и на этот раз.
