Почему я еще мальчишкой начал думать и мечтать о небе?
Почему люди издревле вознесли к облакам божественную колесницу громовержца Перуна?
Почему наши предки посадили любимого героя народных сказок на ковер-самолет?
Почему и сегодня каждый из нас, глядя в небо, испытывает чувства необъяснимого волнения и счастья?
Почему мы завидуем птицам и, получая все блага на земле, тоскуем о недоступной нам высоте?
Не потому ли, что и самих этих благ не было бы без неба?!
Небо — это свет.
Небо — это солнечное тепло.
Небо — это воздух, которым мы дышим.
Небо — это облака и живительный дождь.
Небо открывается человеку в младенчестве, едва он начинает видеть мир, и остается с ним до последнего часа, пока он не закроет глаза навсегда.
Небо неразлучно с человеком, и человек неразлучен с небом, как и с самой Землей, которую оно окружает своим голубым ореолом.
Я могу часами любоваться небом и думать о нем. Оно приходит даже в мои сны. Не будь неба — не будет и меня.
Небо, мое русское небо!..
Поздравляя Зубарева с его первым самостоятельным полетом на реактивном корабле, я откровенно признался ему:
— Знаешь, Коля, завидую я тебе. Может, и нехорошее это чувство зависть, а вот — завидую.
— Чего же тут нехорошего? — просто отозвался он. — Я тоже завидую.
— Кому?
— О, многим. Покрышкину, например, Кожедубу…
— Славы хочешь? — вырвалось у меня. Сам того не заметив, я невзначай повторил слова, которые говорил ему Пономарев, и поспешил оправдаться: — Понимаешь, молоды мы еще равнять себя с такими людьми.
— Молоды? — переспросил Николай. — А Кожедуб? Кожедуб стал дважды Героем, когда ему не было еще и двадцати пяти…
Ну и друзья у меня, ну и ребята! Один вслух мечтает, как бы поскорее совершить подвиг, другой столь же открыто заявляет о том, что равняется на героев! А я? Разве я имею право быть в чем-то хуже их?
Только в том-то и беда, что я отставал. Вскоре следом за Зубаревым самостоятельно слетали и Пономарев, и даже Шатохин, а меня майор Филатов все еще возил на спарке, все учил. И если когда-то, особенно после выпуска из училища, я тоже мечтал о подвиге, то теперь стыдился об этом и вспоминать.
Посмотришь на Шатохина — не узнать. Чувствовалось, что он обрел уверенность в себе. Вспоминая свои недавние страхи и опасаясь подначек, Лева старался скрыть переполнявшую его радость, но все равно не мог сдержать счастливую улыбку. Его пышущее здоровьем лицо сияло, глаза светились безграничным дружелюбием.
Снова воспрянул духом и Валентин. Ощущение успеха всегда подхлестывало его, приподнимало, как на крыльях. Он ходил фертом и, казалось, готов был здесь же, на самолетной стоянке, пойти колесам.
