Ну, а самим брать на себя дополнительную нагрузку — это было бы, по нашему мнению, верхом наивности. Один лишь Зубарев следовал совету Ивана Петровича, систематически проводя физзарядку утром и вечером.
Таким пунктуальным он был во всем. Потребовал командир эскадрильи назубок выучить инструкцию по технике пилотирования нового бомбардировщика — Николай вскоре знал ее чуть ли не наизусть. Заявил майор Филатов, что надо обжить кабину, — Зубарев готов был целыми днями сидеть в самолете на земле. А там при свирепом северном морозе даже в унтах и меховом обмундировании за полчаса можно окоченеть.
Выражение «обжить кабину» имело весьма определенный смысл. Оно означало: летчик должен так изучить ее оборудование и настолько привыкнуть к ней, чтобы чувствовать себя в пилотском кресле, словно в родном доме.
Как человек ориентируется в своей квартире? Он словно бы видит все даже ночью без света. Надо включить лампу — вот она, розетка. Надо взять будильник — вот он, на столе. Вот так, с закрытыми глазами пилот обязан без лишних потуг находить в кабине любой рычаг, прибор или тумблер. В полете мешкать недопустимо, шарить в поисках нужного предмета некогда. Большая скорость требует особой точности, особой отточенности в действиях. Ошибешься в чем-нибудь — погубишь и самолет, и себя, и экипаж.
Первым такого автоматизма, иначе говоря полной непринужденности в работе с бесчисленными переключателями и приборами, добился Зубарев. Он сел в присутствии командира за штурвал, ему завязали шарфом глаза, и он, тыча пальцем, начал перечислять:
— Авиагоризонт, высотомер, указатель скорости, радиокомпас, гирокомпас, вариометр, радиовысотомер…
Пономарев тут же принялся рассказывать авиационный анекдот. Приехала, мол, к сыну летчику старушка-мать и пришла на аэродром. Полюбопытствовала, естественно, удобная ли машина — ероплан, заглянула в кабину и ахнула: «Сыночек! Да зачем тебе столько часов! Дал бы одни домой…»
Говорил Валентин, словно нарочно, в полный голос и сам громко смеялся. Похоже, хотел сбить Николая или отвлечь наше внимание, и мы отмахнулись:
— Да ладно тебе!. Старо…
А «часов» в кабине реактивного бомбардировщика, действительно, не сосчитать. Круглые и продолговатые, черные и разноцветные шкалы со стрелками и рисками делений лепятся вплотную друг к другу на левом и правом пультах, на широкой приборной доске. Чтобы их удобнее было читать, они сведены по группам: пилотажно-навигационные, контроля за электрооборудованием, контроля работы двигателей, вооружения и других систем. Все это блестит никелем, лаком, фосфором, стеклом — аж в глазах рябит. А Зубарев не глядя показывал каждый циферблат в отдельности и хотя бы один раз в чем-то ошибся!
