Холопка сия, дескать, не посторонилась, когда княгиня шествовала мимо, нагло повернувшись к ней задней частью тела, и делала вид, что моет полы, хотя на самом деле только грязь размазывала. Когда же Фекла ее слегка толкнула, совсем легонько, та и вовсе повалилась на пол, сделав это явно нарочно. Мало этого, так она во время своего падения, так сказать, попутно ухитрилась перевернуть цельную шайку грязной воды прямо под ноги княгине. В результате этой подлости нарядные сафьяновые сапоги оказались испачканными.
– Я ей, гадюке подколодной, повелела грязь оную языком своим поганым слизать, так она, мерзавка, холопка подлая, отказаться посмела! Да и на козлах, нет, чтоб прощенья просить за дерзость свою, так она молчит, проклятущая, хоть Антип ей уже с два десятка плетей ввалил.
– А ты всего-то сколько же ей намерила? – кротко поинтересовался Костя, сделав пару глубоких вдохов-выдохов, чтобы не сорваться здесь, при людях.
– Ну, еще десятка два-три, чтоб ума поприбавилось. А молчать будет, так и поболее всыплю. – Она гордо подбоченилась, и Косте, в жизни не тронувшему ни разу ни одну женщину, внезапно так захотелось двинуть по этой самодовольной роже чем-нибудь тяжелым, что не только руки зачесались, но и раненая нога. Но он вновь удержался, подозвал мордастого Антипа поближе, чтоб не кричать во весь голос, и приказал немедленно отвязать несчастную, у которой в некоторых местах рубаха была уже разодрана ударами кнута и на теле явственно виднелись красные полосы-рубцы. Впредь же указал никого не сечь – кто бы ему ни повелел, – пока не услышит разрешения на это от него, князя, лично.
– Ну а как же с остальными-то теперь? – осведомился тот. – С ними-то как быть?
– А где они? – мрачно осведомился Костя.
– Чай, в порубе[5] сидят, очереди ожидают.
– А кто там еще ждет?
– Так старик иконник, да еще один бесенок, стряпухи нашей сынок, а еще лекарка твоя, княже, – пояснил тот и тут же, напоровшись на расширенные от ярости Костины глаза, испуганно попятился прочь, едва не навернувшись на крутых ступеньках крыльца.
– Всех выпустить, – сквозь зубы прошипел Константин. – Немедля!
– А ты, – сказал он княгине, – помоги-ка мне до ложницы дойти.
Та в этот момент уже раскрыла рот, дабы, так сказать, при всем честном народе выразить свое негодование княжеским решением, но, натолкнувшись на очень красноречивый взгляд супруга, решила промолчать. Однако, завидев выходящую из поруба с горделиво поднятой головой Доброгневу, не удержалась от короткого комментария:
