Том 23. Письма 1892-1894 | страница 77

, приславший мне Ваш адрес и писавший о Вас, то я не знал бы, на какой Вы планете и что с Вами. Давно уже я не писал Вам, милый Жан, и давно, давно не видел трагического почерка. — Ну-с, как Вам известно, я уже выбрался из Москвы и живу в благоприобретенном имении. Я залез в долги (9 тысяч!!), погода аспидская, нет проезда ни на колесах, ни на санях, но в Москву не тянет и никуда не хочется из дому. В доме тепло, а на дворе просторно; за воротами лавочка, на которой можно посидеть и, глядя на бурое поле, подумать о том, о сём… Тишина. Собаки не воют, кошки не мяукают, и только слышно, как девчонка бегает по саду и старается водворить на место овец и телят. Я плачу проценты и повинности, но это обходится вдвое дешевле, чем квартира в Москве. В качестве холерного доктора я принимаю больных, они подчас одолевают меня, но это всё-таки втрое легче, чем беседовать о литературе с московскими визитерами. И тепло, и просторно, и соседи интересные, и дешевле, чем в Москве, но, милый капитан… старость! Старость, или лень жить, не знаю что, но жить не особенно хочется. Умирать не хочется, но и жить как будто бы надоело. Словом, душа вкушает хладный сон^>*.

А Свободин-то каков!^>* Этим летом он приезжал ко мне два раза и жил по нескольку дней. Он всегда был мил, но в последние полгода своей жизни он производил какое-то необыкновенное, трогательное впечатление. Или, быть может, это мне казалось только, так как я знал, что он скоро умрет. Я, да и Вы тоже потеряли в нем человека, который искренно привязывался и искренно любил, не разбирая, великие или малые дела мы совершаем. Он за глаза всегда называл Вас Жаном и любил сказать о Вас что-нибудь хорошее. Это был наш приятель и наш заступник.

Ну что Вы поделываете? Что пишете? Был бы рад прочесть или Вашу повесть, или пьесу. Мои сверстники интересуют меня гораздо больше, чем все новые. Как ни ругали за границей Вашу «Около истины»^>*, но мне эта повесть кажется на 10 голов выше, чем все лучшие вещи Потапенко. Ничего не поделаешь, старость! А старость брюзжит и упряма… Кстати о Вашей повести. То, что писали о ней за границей, конечно, сущий вздор. Это не критика, а травля писателя. Но в повести тяжело с внешней стороны — это форма, а с внутренней — тон повести. Письма и дневники форма неудобная, да и неинтересная, так как дневники и письма легче писать, чем отсебятину. Тон же с самого начала взят неправильно. Похоже на то, как будто Вы заиграли на чужом инструменте. Нет именно того, что составляет необходимую примесь во всем, что я раньше читал: ни добродушия, ни Вашей сердечной мягкости. Может быть, так и нужно; может, и нужно казнить людей, но… наше ли это дело?