«…Приезд полковника Кабалова, которому, вместе с князем Крапоткиным, было выражено недоверие 133 дивизией… Возвращение членов Думы с позиций к нам. Отказ двух эшелонов 445-го полка ехать на позицию: «воевать хотим, а на позицию не желаем, дайте отдых месяц, два». До двух часов ночи уговаривал и разговаривал»…
26 Марта. «События во 2-ом Кавказском корпусе, отказ 2-ой кавказской гренадерской дивизии стать на позицию, смещение Мехмандарова, начальника дивизии, и его наштадива».[63]
30 Марта. «Спокойное, плодотворное заседание армейского съезда до глубокой ночи. В перерыве, до обеда, я собрал лишь председателей всех наших комитетов, и мы выслушали доклад офицеров, приехавших или бежавших из частей 2-ой кавказской гренадерской дивизии. Возмутительная история, вера колеблется, это начало разложения армии».
31 Марта. «Вместо Минска, куда меня приглашали на митинг в качестве оратора, поехал по приказанию Командарма во 2-ой кавказский корпус. Видел Бенескула, принявшего управление корпусом из рук прапорщика Ремнева.[64] Затем отправился в Залесье, где был собран корпусный комитет 2 кавк. к-са… Получил от него полное осуждение роли Ремнева и 2-ой кавк. грен. дивизии… Ушел при криках овации по моему адресу…»
2 Апреля. «Утром узнал о самоубийстве ген. Бенескула. Днем Головинский сказал мне, что офицеры штаба 2-го кавк. корпуса обвиняют меня в этом, и что они решили написать три письма одинакового содержания ген. Мехмандарову, мне и г-же Бенескул, давая последней право напечатать письмо в газетах. Мне первый раз в жизни сказали, что я убийца. Не выдержал, сделалось дурно, самосознание говорит, что и я виновен. Не надо мне было говорить Бенескулу о некорректности его принятия корпуса из рук прапорщика Ремнева. Я должен был знать его слабость духа, воли, его мягкость. Вечером собрались все наши комитеты и многочисленная публика; я пришел, и заявив, что я убийца, просил судить меня. Через несколько времени за мной прибежали офицеры и солдаты, с просьбой выслушать их постановление. Мое появление, чтение постановления, в котором говорилось, что я поступил, как честный солдат и генерал, и мой уход — сплошная овация всего собрания. И все же, это великий урок на будущее».
3 Апреля. «Продолжаю чувствовать физическую слабость и моральную подавленность»…
10 Апреля. «Утром подал заявления в оба комитета о своем отказе. Устал я, да вероятно, скоро получу наконец назначение».
13 Апреля. «Я верю, что все будет хорошо, но боюсь — какой ценой. Мало говорить — война до победы, но надо и хотеть этого»…
