Кузен представил мне свою жену — пугливую, худенькую женщину, которая, вероятно, была когда-то довольно миловидной. Она несмело приветствовала меня. Каждый раз, когда кузен с ней заговаривал, она нервно вздрагивала — это было вполне объяснимо, так как почти каждое его слово сопровождалось ударом.
Я прилег на походную койку. Никогда еще я не чувствовал себя столь несчастным.
На следующее утро кузен повел меня показывать свою плантацию. Она была в самом запущенном состоянии. Я достаточно был знаком с земледелием, чтобы понять, насколько неправильно ведется хозяйство. Кузен не родился фермером и было совершенно непонятно, почему он им стал. Я старался объяснить ему, как кладут удобрения в почву и как нужно рыть оросительные канавы. Но он не обращал ни малейшего внимания на слова такого молокососа, как я. Награждать пинками и ударами работавших на его плантациях местных юношей доставляло ему удовольствие. Когда наступало время выводить коров, он избивал несчастных животных сыромятным кнутом так, что они ревели от боли, как люди.
На плантации я провел три месяца. За это время я так ничего и не узнал об Африке, но научился говорить на языке суахили. В Британской Восточной Африке живут десятки племен, и суахили у них своего рода универсальный язык. Куда бы вы ни попали, наверняка найдется несколько человек из местного населения, которые понимают суахили. Что касается ведения хозяйства, я ничему не мог научить своего кузена, ферма приходила в упадок буквально на глазах. Каждый вечер я слышал, как он ругал свою несчастную маленькую жену, а ругань, как правило, сопровождалась побоями. Я же был всего-навсего мальчиком и ничего не мог поделать.
Помня слова отца о возвращении с поджатым хвостом, я представлял себе горькую унизительную картину, как я ползу домой, умоляя семью пустить меня и покорно принося извинения викарию и школьному учителю. Как будут злорадствовать эти псы! Вот и конец радужных мечтаний и честолюбивых стремлений. Но жить такой жизнью я тоже не мог. В конце концов мои плоть и кровь возмутились и, собрав свои немногочисленные вещи, я возвратился в Найроби.
Небольшая сумма денег, которыми я располагал, находилась в Индийском банке. Я отправился туда взять деньги на обратный билет. Услышав мою картавую шотландскую речь, кассир банка, сидевший за решетчатым окошком, с любопытством оглядел меня.
— Из какой части Шотландии ты прибыл, дружок? — спросил он.
В его речи я тоже уловил небольшую картавость.