— По-моему, нам надо как можно скорее достроить хижину, — сказал Угль.
— Я тоже так думаю, — согласился Арн. — Гораздо приятнее спать, когда над головой есть крыша.
— Конечно. Но главное даже не это. Все дело в том, что погода ведь может испортиться. В такую жару, того и гляди, налетит гроза с ливнем. Нас-то от этого не убудет, а вот костры может залить. Нужно иметь очаг, которому не страшна никакая непогода.
— Значит, придется опять резать тростник, — вздохнул Арн.
— Придется опять рубить березки и орешник, — усмехнулся Угль, понимая, что Арну до смерти неохота возиться с тростником.
— Ну, это что. Если б только не надо было резать проклятый тростник!
— Хочешь, руби березки и орешник, — предложил Угль, — а я займусь тростником.
Арн не сразу ответил. У него ныла спина и болели руки. Соблазн был велик. Но ему нужно было во что бы то ни стало завоевать уважение Угля. Уважение этого раба, у которого как-то само собой получилось, что именно он стал верховодить.
— Нет, — сказал он наконец, — мы сделаем наоборот.
— Но почему же? — Угль был в недоумении.
— Потому что я так сказал! — довольно резко ответил Арн. И потом несколько мягче добавил: — И потому что у тебя руки обожженные.
— Ну хорошо, — немного помедлив, сказал Угль. Каким-то внутренним чутьем он угадывал, что Арну это важно — показать, что он ничуть не хуже и тоже все прекрасно может.
Взяв топор, Угль направился к зарослям орешника.
— Я пошел, — кинул он через плечо.
Арн резал тростник, и пот катил с него градом. Но сегодня ему было легче, чем вчера. Во-первых, он приноровился, и, во-вторых, Угль заточил копье. Заточен был, правда, лишь самый кончик, но и это уже сказывалось. Вечером надо будет заточить остальное. Если Угль сумел, значит, и он должен справиться. И еще надо бы поучиться готовить еду.
Вспомнив о еде, Арн невольно бросил взгляд туда, где находилась ракушечная отмель. Бр-р! По телу у него поползли мурашки, хотя ему было жарко. Жарко так, что он обливался потом. Он прилагал все усилия, чтобы нарезать как можно больше тростника. Чтобы показать этому странному рабу…
Единственное, что у него не вспотело, — это ноги виже колен. Они были холодные, как лед, и почти совсем омертвели от долгого стояния в топкой жиже. С трудом выбравшись на твердую почву, он с разбегу бросился в воду и поплыл, смывая с себя пот и разгоняя кровь, чтобы отошли занемевшие ноги.
Потом он еще побегал по берегу, пока не обсох. Ноги кололо, будто в них впились тысячи иголок. А когда колоть перестало, он снова пошел шлепать по вязкой топи и резать тростник. Он уже много успел нарезать и был доволен, хотя все тело у него было в царапинах.
