Хроника объявленной смерти | страница 21
К полуночи общее веселье стало распадаться, открытой на площади оставалась лишь молочная Клотильде Арменты. Сантьяго Насар, я, мой брат Луис Энрике и Кристо Бедойя отправились в дом милосерднейшей Марии Алехандрины Сервантес. Среди многих там побывали и братья Викарио, они пили вместе с нами и пели с Сантьяго Насаром за пять часов до того, как убили его. Кое-где еще оставались островки гулянья, со всех сторон до нас доносились обрывки музыки и каких-то далеких ссор, но звуки эти становились все печальнее, пока не умолкли совсем незадолго до того, как заревел гудок парохода епископа.
Пура Викарио рассказала моей матери, что легла она в одиннадцать часов вечера — старшие дочери сначала помогли ей навести более или менее порядок после свадебной кутерьмы. Около десяти часов, когда в патио еще сидели и пели несколько пьяных, Анхела Викарио прислала сюда кого-то с просьбой взять ее саквояж с личными вещами, оставшийся в шкафу спальни; мать хотела было отправить ей также чемодан с повседневной одеждой и бельем, но посланец торопился.
Пура Викарио уже глубоко спала, когда вдруг в дверь постучали. «Раздались три редких удара, — рассказывала она моей матери. — Но в них чувствовалось нечто, предвещающее дурные вести». Не зажигая огня, продолжала Пура Викарио, и не разбудив никого, она открыла дверь и в свете уличного фонаря увидела Байярдо Сан Романа в расстегнутой шелковой рубашке и в тропической расцветки брюках на эластичных подтяжках. «Он был зеленого цвета, как бывает во сне», — сказала Пура Викарио моей матери. Анхела Викарио стояла в тени, когда Байярдо Сан Роман взял ее за руку и вытащил на свет. На ней висели обрывки атласного платья, и до талии она была завернута в полотенце. Пуре Викарио представилось, что оба они свалились под откос вместе с автомобилем и лежали бездыханными на дне пропасти.
— Святая матерь Божья! — воскликнула она в ужасе. — Скажите, вы на этом свете или на том?!
Байярдо Сан Роман не вошел, он лишь мягко подтолкнул жену к двери, не произнеся при этом ни слова. Потом он поцеловал в щеку Пуру Викарио и сказал ей с глубочайшей горечью и в то же время с великой нежностью: