Выбросив полностью шутника и Элизабет Камерон из головы, Торнтон взглянул на замученного секретаря, который неистово строчил.
– Ответа не нужно, – сказал он, бросив письмо в его сторону. Но белый лист скользнул по полированному дубовому столу и плавно стал опускаться на пол. Питерс сделал неловкое движение, чтобы поймать письмо, но когда наклонился в сторону, вся остальная корреспонденция, которой он занимался, свалилась с его колен на пол.
– Простите, сэр, – пролепетал секретарь, заикаясь, вскакивая и пытаясь собрать десятки листков бумаги, которые рассыпал по ковру. – Прошу прощения, мистер Торнтон, – добавил он, в панике хватая контракты, приглашения и письма и беспорядочно собирая их в стопку.
Хозяин, казалось, не слышал его. Он уже дальше отрывисто давал указания, передавая через стол соответствующие приглашения и письма.
– Откажитесь от трех первых, примите четвертое, откажитесь от пятого. На это – пошлите мои соболезнования. На это – ответьте, объясните, что я собираюсь в Шотландию, и пригласите приехать ко мне туда, и пошлите распоряжения подготовить дом.
По другую сторону стола, прижимая бумаги к груди, Питерс поднял голову.
– Да, мистер Торнтон, – сказал он, пытаясь придать уверенность своему голосу. Но трудно чувствовать уверенность, когда стоишь на коленях. Еще труднее, когда ты не вполне уверен, к какому приглашению или письму относится сделанное указание.
Остальную часть дня Ян Торнтон провел, закрывшись с Питерсом, продолжая дальше диктовать утонувшему в бумагах клерку.
Вечер он провел с графом Мельборном, своим будущим тестем, обсуждая брачный контракт, заключаемый между ним и дочерью графа.
Питерс посвятил часть вечера попыткам узнать у дворецкого, какие приглашения его хозяин вероятнее всего мог принять или отклонить.
С помощью лакея, который одновременно выполнял обязанности грума [2], когда это требовалось (а это требовалось всегда), леди Элизабет Камерон, графиня Хейвенхерст, соскочила с кобылы почтенного возраста.
– Спасибо, Чарльз, – сказала она, ласково улыбаясь старому слуге.
В этот момент юная графиня и отдаленно не соответствовала привычному образу аристократки и даже просто светской женщины: волосы были скрыты синим платочком, завязанным на затылке; простое платье, без украшений и несколько старомодное; на руке висела плетеная корзинка, с которой она делала покупки в деревне. Но даже поношенная одежда, старая лошадь или корзинка на руке не могли заставить Элизабет Камерон выглядеть «простой». Из-под платка на плечи и спину роскошным потоком падали блестящие золотые волосы; обычно распущенные, они обрамляли лицо поразительно безупречной красоты. Прекрасно вылепленные скулы были чуть приподняты, кожа, сияющая здоровьем, – молочной белизны, губы – яркие и нежные. Но самым поразительным были глаза под изящной формы бровями; длинные, загнутые вверх ресницы обрамляли глаза изумительного ярко-зеленого цвета. Не зеленоватые или цвета морской воды, а зеленые, удивительно выразительные глаза, сверкающие, как изумруды, когда она чувствовала себя счастливой, и темнеющие, когда она грустила.
