На краю любви | страница 21



— Ну?

— Джилли Баллард!

— Нет!

— Да, Джеки, да! И у нее отличная группа из десяти огурцов-малолеток, моя Джози тоже там. Они все в ней души не чают, а она с них глаз не спускает, и все они кормленые, умытые, учатся читать и писать, рисуют, гуляют — короче, блеск!

— Фрэнк, я ведь… и Джилл…

— Да брось! Ну было дело, я понимаю, так ведь это когда было? У тебя дочка, у Джилл жених…

— Кто-кто?!

— Ну не то чтобы прямо жених, но ходят такие разговоры, что…

— Кто?

— Не хочу показаться сплетником…

— Фрэнки!

— Молодой Придурок Саймон.

— Вот дьявол!

— И не говори. Стоит оставить девушку без присмотра на какие-то жалкие десять лет…

— Честно говоря, я был уверен, что она давно замужем… за кем-нибудь приличным. Джилл была правильная девочка.

— Она такой и осталась. А насчет Саймона — не бери в голову. Просто он к ней клеится, а она… она, если честно, с утра до вечера пропадает в школе.

— Хорошо, допустим, со школой мы решили, но что делать с жильем? Наш дом продан…

— Зато пустует дом Совы.

— Как? Стерегущая Сова…

— Упаси Великий Маниту! Сова здорова, как лось, бодра, как молодой козленок, ядовита, как болотная гадюка, но два года назад она решила, что ей надоело жить среди бледнолицых, и вернулась к своим.

— Неужели индейцы вернулись?

— Еще как вернулись! Две большие семьи из племени Черного Лося плюс молодые одиночки из разных родов отстроились в старом индейском поселении на Чертовом плато и живут там уже шестую зиму. Сова долго крепилась — но теперь ушла к своим. Ее дом в отличном состоянии, только натопить к вашему приезду и все.

— Я думал, может, к весне…

— А зачем тянуть, Джеки? Неужели слякотная и дымная осень в городе лучше нашей лесной зимы? Хоть воздухом чистым надышитесь. Девочка привыкнет к новым друзьям, ты потихоньку войдешь в курс дела, мы с тобой и с малышами Баллард займемся ремонтом…

— Змий-искуситель!

— Джек, я серьезно. Сам знаешь, к середине декабря перевалы занесет. Решайся — и приезжай.


В соседней комнате дробно зацокали каблуки, и Джек очнулся. Торопливо повернулся кдверям, пригладил непокорные темные волосы…

Когда Иви объявила о своей беременности и о том, что она выходит замуж за Джека Брауна, Гай Леруа топал ногами, орал и употреблял совершенно немыслимые выражения — но после этого совершенно успокоился и принял Джека, как родного. Гай не умел таить зло. Сюзанна — дело другое. Она никогда не говорила об этом вслух, но Джек нутром чувствовал — даже в болезни и смерти дочери миссис Леруа винит одного только Джека Брауна.