Тетка вышла из комнаты, а Хелен все еще ошеломленно таращилась ей вслед. Привыкнув относиться к Сюзанне, как к человеку крайне неприятному, легкомысленному и в чем-то вульгарному, она даже и представить себе не могла, что когда-нибудь услышит такие слова…
Через неделю Хелен Стоун покидала Эшенден, как она тогда думала, навсегда. Все ее вещи уместились в спортивную сумку и небольшой чемоданчик, отдельно она увязала книги по бухучету и свои тетради с конспектами.
Тетка Сюзанна нервничала, пила по очереди то кофе, то джин с тоником, и к моменту, когда к дому подъехало такси, была уже основательно навеселе. Хелен было стыдно, стыдно до одури, до тошноты, но она стиснула зубы и уговаривала себя: сейчас все это закончится. Еще четверть часа — и Эшенден с его патриархальными улочками, сплетницами в кружевных митенках и вечно нетрезвой тетей Сюзанной останется для нее в прошлом.
Такси загудело у крыльца, и Сюзанна сильно вздрогнула, разлив очередную порцию горячительного. Хелен торопливо подхватила свои вещи и вылетела на улицу…
— …Знаешь, я… то есть… Омега ее даже не поцеловала на прощание. Собственно, не думаю, что Сюзанну Стоун это сильно расстроило, а если и расстроило — то утешилась она быстро. Запасы джина в доме не переводились никогда.
Люсиль медленно подняла голову и посмотрела Хелен прямо в глаза.
— Неужели тебе нравится быть такой мерзавкой, Хелен Стоун?
— Что?!
— Что слышала.
— Да если бы ты знала, какой на самом деле была моя тетка…
— Она была сплетницей, пьяницей, вертихвосткой и тунеядкой. Она была Настоящей Паршивой Овцой этого городка. Но она не бросила тебя, когда умерли твои родители. Не отдала в приют. Не пропила твои деньги, дала тебе образование. И сделала все, чтобы помочь тебе выбраться отсюда. По-моему, этого вполне достаточно хотя бы для того, чтобы, по меньшей мере, уважать ее!
— Да если бы ты знала, как ее дурацкая болтовня разрушила мою жизнь…
— Ты — нытик, Хелен. Ты слабая и капризная захребетница. Сюзанна никогда не была мне особенно симпатична, но она, по крайней мере, никогда не опускала руки. Даже тогда, когда ей уже вынесли приговор.
— Все, Люсиль. Хватит. Не делай из меня бездушное чудовище. Мне было ее жалко, когда она умерла. Я ведь даже ничего не знала о ее болезни. Наверное, никто не знал, кроме врачей. Но мы договорились о честном рассказе, не так ли? Я не буду притворяться белой и пушистой. Я просто рассказываю тебе свою жизнь за эти четыре года.
