Виновных, правых в ад столкнуть без сожаленья,
Добро и зло смешать и погрузить во тьму,
В разверстый океан, сказав: «Конец всему»?
Быть черствыми людьми, чей суд немилосердный —
Несправедливый суд — работать рад усердно
Вплоть до того, что всех сразил бы грозный меч!
Чтоб члены исцелить, ужель их все отсечь?
Как! Выхода искать в пучине волн суровых
И, позабыв о том, что вы — страны основа,
Низвергнуть в бездну все: и мысли, и дела,
И грусть, которая нам душу облегла,
И правду, и людей с отважными сердцами,
Жен, выходивших в бой за братьями, мужьями,
Детей, сносивших к ним каменья мостовой!
Как! Знак давать ветрам, ища лишь в них покой,
И бросить все, что мир нам делает несчастным,
На дикий произвол метельщикам ужасным?
Что вам могу сказать? Неправы вы стократ!
Я слышу стоны жертв, их скорбный вижу взгляд,
Морскую бездну, страх, кровь, митральезы, ямы —
И я проклятье вам в лицо бросаю прямо.
О боже, неужель мы только к злу идем?
К чему же призывать и молнии и гром
На нищих и слепых, на все их заблужденья?
Охвачен страхом я.
Ведь эта жажда мщенья
Отплаты ярость вам в грядущем принесет!
Работать лишь для зла и видеть в нем оплот,
Кончать, чтоб завтра же отметить вновь начало,
По-вашему, умно? Вас глупость обуяла!
Прилив. Отлив. Увы, страданье, месть — одно.
Гнетомым угнетать в грядущем суждено.
Ужели, виноват невинностью, я снова
Укрыться принужден в изгнании сурово
И одиночеству обречь себя опять?
Ужели надо мной дню больше не сиять,
Когда рассвета луч на небе показался?
Единый друг теперь вам, бедняки, остался,
Единый голос мой — чтоб там, где ждет судья,
За вас свидетелями стали Ночь и я.
Нет права. Нет надежд. Но разве в мире целом
Уж нету никого, кто б мог в порыве смелом
Протестовать, сказать, кто вверг вас в тьму и ад?
Я в этот грозный год товарищ ваш и брат;
Хочу — а для меня немало это значит —
Быть тем, кто никогда не делал зла и плачет.
Я всем поверженным и угнетенным друг,
И сам хочу войти я с вами в адский круг.
Вас предали вожди. Истории скажу я
Об этом. Я не там, где зло царит, ликуя,
Я с тем, кто пал в борьбе. Я, одинок, суров,
Не знамя — саван ваш поднять за вас готов.
Могилой я раскрыт.
Пусть ныне вой протяжный
Оплаченной хулы и клеветы продажной,
Сарказмов бешеных, лжи свыше всяких мер,
Той, что от Мопертюи уже терпел Вольтер,
Кулак, что некогда изгнал Руссо из Бьенна,
И крик, которому дивилась бы гиена,
Гнусней, чем свист бича, чем каркал изувер,
Когда к могиле путь свой совершил Мольер,
Ирония глупцов, стон злобы неизменной,
