Том 13. Стихотворения | страница 37



То здание, что, мнят, завершено трудом,
Вдруг рушится, давя всех грезивших о нем.
О, даже славный век кончается позором:
Порой проходит гул по мировым просторам,
Звереет человек, неистовством объят,
И караибам вновь их европейский брат —
Соперник в гнусности, поправшей все законы.
Являет варвара британец просвещенный,
Обрушивающий на Дели свой кулак.
Цель человечества покрыл позорный мрак.
Ночь на Дунае, ночь на Ганге и на Ниле.
На севере — гульба: там юг похоронили
«Ликуйте! Франции — капут», — гласит Берлин.
О род людской, досель тебе закон один
Всех предпочтительней — закон вражды и злобы.
Кого евангелье теперь увлечь смогло бы?
Согласье и любовь — в изгнанье, и Христа
Никто не снимет вновь с кровавого креста.

ГОРЕ

Шарль, мой любимый сын! Тебя со мною нет.
Ничто не вечно. Все изменит
Ты расплываешься, и незакатный свет
Всю землю сумраком оденет.
Мой вечер наступал в час утра твоего.
О, как любили мы друг друга!
Да, человек творит и верит в торжество
Непрочно сделанного круга.
Да, человек живет, не мешкает в пути.
И вот у спуска рокового
Внезапно чувствует, как холодна в горсти
Щепотка пепла гробового.
Я был изгнанником. Я двадцать лет блуждал
В чужих морях, с разбитой жизнью,
Прошенья не просил и милости не ждал.
Бог отнял у меня отчизну.
И вот последнее — вы двое, сын и дочь, —
Одни остались мне сегодня
Все дальше я иду, все безнадежней ночь
Бог у меня любимых отнял.
Со мною рядом шли вы оба в трудный час
По всем дорогам бесприютным,
Мать пред кончиною благословила вас,
Я воспитал в изгнанье трудном.
Подобно Иову, я, наконец, отверг
Неравный спор и бесполезный.
И то, что принял я за восхожденье вверх,
На деле оказалось бездной.
Осталась истина. Пускай она слепа, —
Я и слепую принимаю.
Осталась горькая, но гордая тропа —
По крайней мере хоть прямая.

Вианден, 3 июня 1871

ПОХОРОНЫ

Рокочет барабан, склоняются знамена,
И от Бастилии до сумрачного склона
Того холма, где спят прошедшие века
Под кипарисами, шумящими слегка,
Стоит, в печальное раздумье погруженный,
Двумя шпалерами народ вооруженный.
Меж ними движутся отец и мертвый сын.
Был смел, прекрасен, бодр еще вчера один;
Другой — старик, ему стесняет грудь рыданье;
И легионы им салютуют в молчанье.
Как в нежности своей величествен народ!
О, город-солнце! Пусть захватчик у ворот,
Пусть кровь твоя сейчас течет ручьем багряным,
Ты вновь, как командор, придешь на пир к тиранам,
И оргию царей смутит твой грозный лик.
О мой Париж, вдвойне ты кажешься велик,
Когда печаль простых людей тобою чтима