Маяковский, русский поэт | страница 19



На пароход, который привезёт нас с мамой в Стокгольм, Лиля провожала нас одна. Много лет меня преследовал образ Лили на пристани. Мы были уже на мосту и она передала нам пакет с мясными бутербродами — большая роскошь в то время. Её рыжая голова откинута назад, и она показывает нам все свои сильные, великолепне зубы в широком, накрашенном рту. Её круглые карие глаза светятся, а в лице — та своебразная энергия, что почти до неприличия льётся через край, энергия, которую она так никогда и не потеряла, юная или старая, когда кожа её лица была необыкновенно свежей и когда она покрылась морщинами. На неё всегда оборачивались прохожие. Чтобы дотянуться до нас, ей пришлось приподняться на цыпочки, её маленькие, как у ребёнка, ножки чуть не попали в кучку дерьма, которая наверняка была полна холеры.

Приезд в Стокгольм, город, не испытавший войны. Он купался в комфорте, тонул в продовольствии. Вид всех этих пирожных вызывал у меня тошноту, и я продолжала видеть ножки Лили, стоящие так близко к той омерзительной лужице.

На пароходе "Ангерманланд", везшем нас в Стокгольм, было несколько случаев холеры. Нас некоторое время держали в городе, и мы должны были ежедневно ходить к врачу.

Маяковский описывает муки, борьбу, победы и быт тех сложных лет в "Хорошо!". Это очень длинная поэма, доходящая до 1927 года и завершающаяся великой радостью. Я выбрала некоторые автобиографические строки, затрагивающие годы 1919–1920:

Скрыла
      та зима,
              худа и строга,
всех,
     кто навек
              ушел ко сну.
Где уж тут словам!
                  И в этих
                          строках
боли
    волжской
            я не коснусь
Я
 дни беру
         из ряда дней,
что с тыщей
           дней
               в родне.
Из серой
        полосы
              деньки,
их гнали
        годы —
             водники —
не очень
        сытенькие,
не очень
        голодненькие.
Если
    я
     чего написал,
если
    чего
        сказал —
тому виной
          глаза-небеса,
любимой
       моей
           глаза.
Круглые
       да карие,
горячие
       до гари.
Телефон
       взбесился шалый,
в ухо
     грохнул обухом:
карие
     глазища
            сжала
голода
      опухоль.
Врач наболтал —
чтоб глаза
          глазели,
нужна
     теплота,
нужна
     зелень.
Не домой,
         не на суп,
а к любимой
           в гости
две
   морковинки
             несу
за зеленый хвостик.
Я
 много дарил
            конфект да букетов,
но больше
         всех
             дорогих даров