Настоятель часовни леди Уиттлси с улыбкой поклонился ему.
— Вы не узнали меня, сэр. А я имел честь видеть вас в Сити при исполнении ваших служебных обязанностей. Я приходил в банк с чеком, который мой брат с такою щедростью…
— Забудем об этом, Ханимен! — воскликнул полковник.
— Ничто не заставит меня забыть об этом, дражайший полковник, — ответил мистер Ханимен. — Я был бы на редкость плохим человеком и неблагодарным братом, если б когда-нибудь забыл вашу доброту.
— Оставим ее, прошу вас!
— Как же, оставит он ее, когда она еще не раз может ему пригодиться! — проворчал сквозь зубы Барнс. — Не отвезти ли вас домой? — обратился он к дяде. — Мой экипаж ждет у крыльца, и я буду рад захватить вас.
Но полковник сказал, что ему надо еще поговорить с шурином, и мистер Барнс, отвесив ему учтивый поклон и ни с кем больше не простившись, проскользнул в дверь и в молчании спустился по лестнице.
Теперь Ньюком остался в полном распоряжении пастора. Ему хотелось знать, что за люди его окружают, и Ханимен всех ему описал. Миссис Ньюком была бы весьма польщена, если бы слышала, как расписывал Чарльз Ханимен ее самое и ее гостей. Он так их расхваливал, словно они стояли тут же у него за спиной и слышали каждое его слово. Такое скопище умов, талантов и добродетелей должно было поразить и восхитить новоприбывшего.
— Вон та дама в красном тюрбане, возле которой стоят ее прелестные дочери, — леди Плут, жена знаменитого судьи. Все в Лондоне диву даются, почему он до сих пор не лорд Главный Судья и не пэр Англии. Мне, впрочем, рассказывали по секрету, будто препятствием послужило его имя: покойный монарх ни за что не соглашался, чтобы у него был пэр по фамилии Плут. Сама миледи простого звания, — я слышал даже, что из прислуги, — но вполне отвечает своему нынешнему положению. Она образцовая жена и мать, и ее дом на Коннот-Террас славится самым утонченным гостеприимством. Молодой человек, что беседует с ее дочерью, — начинающий адвокат, к тому же успел уже прославиться в качестве сотрудника наших ведущих журналов.
— А что за кавалерийский офицер в белом жилете стоит там с бородатым евреем? — осведомился полковник.
— О, это еще один известный литератор, стряпчий по профессии. Но он променял юриспруденцию на служение музам. Можно подумать, что эти девять сестер отдают предпочтенье усатым мужчинам.
— В жизни не сочинил ни строчки, — смеется полковник, покручивая усы.
— А я замечал, что большинство писателей носит усы! Бородатый еврей, как вы изволили его назвать, это герр фон Лунген, знаменитый гобоист. Три джентльмена, неподалеку от него, это мистер Сми, член Королевской Академии (тот, что бритый), мистер Мойз и мистер Кроппер (те, что бородатые). У рояля поет синьор Меццофорте, великий римский баритон. Ему аккомпанирует мадемуазель Лебрюн. Профессор Кварц и барон Кристаль, знаменитые немецкие геологи, беседуют в дверях со своим прославленным коллегой сэром Робертом Минераллом. А видите того полного джентльмена — у него еще манишка в табаке? Это знаменитый своим красноречием доктор Макбрех из Эдинбурга, а разговаривает он с доктором Этторе, который недавно, переодевшись прачкой, бежал из застенков римской инквизиции. Его несколько раз допрашивали под пыткой тисками и дыбой и наутро, говорят, должны были сжечь на Большой площади. Но по чести сказать, дорогой полковник, я не очень верю во все эти россказни о мучениках и обращенных. Ну где еще встретишь такого здоровяка, как профессор Бредниц, а ведь он был узником Шпильберга — выбрался оттуда через дымоход и дальше — через окно. Промедли он там еще, и не сыскалось бы окна, в которое он мог бы пролезть. А этот ослепительный мужчина в красной феске — Курбаш Паша — тоже вероотступник, как ни прискорбно мне об этом говорить. Он прежде жил в Марселе, был там парикмахером и звался мосье Буклю, но потом уехал в Египет и променял там щипцы на тюрбан. А разговаривает он сейчас с мистером Пилигримом, одним из наших талантливейших молодых поэтов, и Десмондом О'Тара; сыном досточтимого епископа Балинафадского, который, незадолго до кончины, впал в римско-католическую ересь. Ваша родственница, скажу по секрету, любит собирать у себя знаменитостей. Сегодня, я слышал, здесь ожидался один друг моей юности — краса и гордость Оксфорда по прозвищу "Голубок"; в свое время, когда мы были на третьем курсе, он получил ньюдигетский приз, а нынче должен был прибыть сюда уже под именем отца Бартоло, босоногий и обросший бородой, в рясе капуцина, — да, видно, аббат не пустил его. Это — мистер Пуфф, знаток политической экономии. Его собеседник — мистер Макдуфф, депутат парламента от Гленливата. Вон там — акцизный чиновник графства Миддлсекс; с ним рядом — знаменитый хирург, сэр Лансет, а милая хохотушка, что сейчас болтает с ними, — не кто иная, как знаменитая мисс Агу, автор романа "Ральф — похититель трупов", имевшего такой шумный успех после того, как его разнес критик из "Триместриал ревью". Довольно смелое сочинение — я просматривал его как-то в клубе (ведь и пастору после часов, посвященных делам прихода, дозволено порой desipere in loco
