Часто также князь садился играть с Иваном Савельичем в дурачки и по окончании игры клал ему под ермолку несколько беленьких бумажек в 25 рублей ассигнациями, так что шутовство было ему довольно выгодно.
Князь часто уезжал в Рузу и всегда брал меня с собою, а для шутки однажды взял Савельича. У князя была тройка лихих донцов, и он всегда по реке все 12 верст скакал во весь дух. Тут выразилась уже нешуточная трусость шута, и в самых комических движениях, что очень забавляло меня и князя.
Бывал у нас рузский исправник по фамилии Белов, славный, веселый человек, который часто бывал у нас, изредка приезжали и другие гости из соседей или городских чиновников. В Рузе мы всегда останавливались в доме исправника. Город Руза, также как и другие города на пути следования неприятельской армии, представлял печальный вид разрушенных обгорелых зданий.
Уже наступила полная зима и очень холодная; говорили, что птицы замерзали на лету! В Петербург мы приехали в январе. Остановились, где потом и жили, в собственном доме князя на углу Английской набережной и Крюкова канала. Помню, как меня, деревенщину, все поражало в этом доме: богатые ковры, зеркальные окна, огромные комнаты, дорогие и изящные вещи, между которыми помню большую малахитовую вазу, стоявшую посреди комнаты, похожую на купель, только много выше купели, художественной отделки. Помню, как начали приезжать к нам различные знатные лица, мужчины и дамы, александровские генерал-адъютанты и флигель-адъютанты, из которых некоторые были товарищами князя по военной службе. Княгиня обладала такою красотою, такою прелестью обращения и таким умом, что нельзя было не восхищаться ею всем посещавшим ее блистательным военным той рыцарской эпохи и не сделаться ее поклонниками.
Князь начал службу в Семеновском полку; делал молдавскую кампанию адъютантом Милорадовича. В этой кампании он едва не погиб, хотя и не в сражении. Проходя вечером куда-то по поручению начальства, он попал в колодезь и пробыл в нем несколько часов, упершись спиной в одну стену, а ногами в другую. Он долго кричал, но сначала никто не слышал, и он уже терял последние силы, как наконец по счастью шедшие мимо солдаты услыхали крик и вытащили его.
Перед этим походом князь влюбился в княжну Варвару Сергеевну Гагарину, воспитывавшуюся в Екатерининском институте, которую увидел в первый раз при выпуске. Как знатная сирота, она была под особенным попечением вдовствующей Императрицы Марии Феодоровны. По выходе из института она жила у своей тетки, графини Гурьевой. Отправляясь в поход, князь сделал поверенным своих чувств родственника и друга своего, князя Александра Николаевича Хованского, потом бывшего управляющим Государственным Банком, столь известного всей России по его подписи на государственных ассигнациях, который и поддерживал с ним переписку и уведомлял о предмете его любви. Он имел квартиру у князя в доме, внизу, и был членом семейства. Этот человек был замечателен своею глубокою религиозностью, своею благочестивою, вполне христианскою жизнью, и это — среди мира, среди его суеты и обольщений, которые не касались ни его сердца, ни ума. Он несколько раз в году говел и приобщался Святых Тайн и, можно сказать, был живым свидетельством того, что и среди мира можно быть человеком Божиим.
