Сад, иллюминованный для ночного празднества. Направо — дворец, полный музыки и света, с дверью в сад и аркадами идущей по низу галереи, где мелькают фигуры гостей. Возле двери — каменная скамья. Налево — другая скамья, на которой во тьме можно различить спящего человека. В глубине, над деревьями, на ясном небе — черный силуэт Падуи шестнадцатого века. К концу действия светает.
Тизбе, в богатом праздничном наряде; Анджело Малипьери, в дорогом камзоле, с золотой столой через плечо; Омодэи, спящий; на нем длинный кафтан из бурой шерсти, застегнутый спереди, и красные штаны до колен; возле него — гитара.
Тизбе. Да, монсиньор, здесь вы — хозяин, вы — сиятельный подеста, вы распоряжаетесь жизнью и смертью, вы обладаете полнотой власти, полнотой свободы. Вы — посланец Венеции, и когда видишь вас, то кажется, будто видишь лицо и величие этой республики. Когда вы идете по улице, монсиньор, окна затворяются, прохожие скрываются, и все внутри домов дрожит. Увы, эти бедные падуанцы держатся перед вами ничуть не более гордо и уверенно, чем если б они были жителями Константинополя, а вы — султаном. Да, это так. Ах, я бывала в Брешье. Там — другое дело. Венеция не посмела бы обращаться с Брешьей, как она обращается с Падуей. Брешья защищалась бы. Когда рука Венеции бьет, Брешья кусает, а Падуя лижет. Это позор. Так вот, хоть здесь вы повелеваете всеми и намерены повелевать мною, выслушайте меня, монсиньор, я вам скажу правду. Не насчет государственных дел, не бойтесь, а насчет ваших. Так вот, да, я вам говорю: вы странный человек, я вас не понимаю — вы влюблены в меня и ревнуете вашу жену!
Анджело. Я и вас ревную, синьора.
Тизбе. О боже мой, вы можете этого и не говорить. А между тем вы не имеете на это права, потому что я вам не принадлежу. Я слыву здесь вашей любовницей, вашей всесильной любовницей, но это не так, вы сами знаете.
Анджело. Этот праздник великолепен, синьора.
Тизбе. Ах, я только бедная комедиантка, мне разрешают давать пиры сенаторам, я стараюсь забавлять нашего повелителя, но сегодня это мне не удается. Ваше лицо мрачнее моей черной маски. Напрасно я зажгла столько светилен и свеч, — тень не сходит с вашего чела. В обмен на мою музыку вы мне не дарите веселья, монсиньор. Да ну же, посмейтесь хоть чуточку.
