Царя Небесного Нефритовая дочь
[44]Взлетает поутру цветистой легкой тучкой —
По сновидениям людским бродить всю ночь.
И что ей Сян, какой-то князь там чуский?!
Луну запеленав своих одежд парчой,
Она с Небес сиянье славы источает.
Ее ль познать за сокровенной пустотой?!
Напрасно люди стих Сун Юя почитают.
(Первое стихотворение цикла «Гань син»)
Маленькая гостиничка была вся пропитана духом близкой Колдовской горы: феи, облачка над вершиной, набухшие дождем, взволнованно ожидающим мига, когда сладострастными струями он прольется на нетерпеливого князя, ширма у изголовья, перечерченная Вечной Рекой, уходящей к верхней кромке изображения, словно и она откликнулась на зов феи с небес. Через десяток лет совсем в другом месте, в другой гостинице, прислушиваясь к шуршанию опадающих листьев, поэт увидит похожую ширму и вспомнит начало своего путешествия.
Колдовская гора на прикроватной ширме
На ширме нарисован пик крутой,
Осенний лес у города Боди
И тучка — ее спрячет мрак ночной,
Река недвижно в небо улетит.
Ночь у подножия Колдовской горы не оказалась какой-то необычной. Прошедший день так утомил и физически, и духовно, что никакая соблазнительная тучка не смутила крепкий сон, разве что громко ревели беспокойные обезьяны. И ясным утром Ли Бо другими глазами взглянул на знаменитую гору, увидел на ее вершине залитую восходящим солнцем террасу, столь высокую, что напоминала башню, и укорил себя, что, может, зря так непочтительно отозвался о великом Сун Юе, младшем брате еще более великого Цюй Юаня.
Я ночь провел под Колдовской горой,
Вой обезьян в мои врывался сны,
А персики наряд цветастый свой
Роняли к дамбе Цуй
[45] в лучах луны.
Порывом тучку унесло на юг —
Там чуский князь когда-то ждал ее.
Высокий холм… Сун Юя вспомнив вдруг,
Слезой я платье омочил свое.
Колдовская гора еще долго околдовывала экзальтированного поэта, и он возвращался к ней мысленно и поэтически. Даже находясь достаточно далеко от нее, в районе современного Нанкина, он, провожая знакомца в долину Лютни, что лежит рядом с Колдовской горой, ностальгически вспоминал об ушедших и невозвратных временах.
Провожаю секретаря Лу в долину Лютни
Осень. Ночь. И ветер над водой.
Тех времен уж рядом нет со мной,
Отдалился зыбким сном Чанъань
[46]…
Где же день, когда вернусь домой?!
А через два с лишним десятилетия Ли Бо вновь оказался у этой горы. Он уже не порывистый юноша с романтическими мечтаниями, а умудренный горьким опытом земной жизни человек, который понимает, что в этот искореженный мир, лишенный «свежего дыхания» (в переносном смысле — «чистых нравов»), феи не прилетают, да и сластолюбца-князя никто не вспоминает, разве что пастухи, погоняя баранов, перекинутся парочкой насмешливых слов.
