А может быть, прав Гераклит: άρμονίη άφανής φανερής κρείττων[269]?
Я люблю ее. Ее, со всей ее чистотой, цельностью, со всеми ее бросающимися в глаза недостатками и изъянами. Благодарю богов за то, что они послали мне это ερμαιον[270] — полюбить едва ли не впервые в жизни реальную, осязаемую женщину, а не творение моего воображения.
Полюбить не сразу, но после восприятия ее в течение продолжительного времени, со всеми ее неказистостями, а затем вдруг постичь сокрытое в ней богатство и отдаться ему. Полюбить, не испытав влюбленности, — не как κεραυνοβόλος ερως, не как внезапно налетевшую освежающую летнюю бурю, но как медленно приходящую осень с ее щедростью плодов и насыщенностью красок, с грубыми шутками и срамными обрядами сельских праздников, с успокоением солнечного неистовства и с прозрачностью воздуха.
Я люблю ее как наш короткий и верный римский меч, без изысканных греческих украшений, без удалого сирийского блеска, без устрашающей германской громоздкости. Такими вот простыми и непритязательными мечами наши деды изрубили мудреную македонскую фалангу, а ты, Луций, совсем недавно — нелепые полчища Митридата.
Несколько дней назад я вдруг подумал об этих двух женщинах, которыми обладал на Сицилии, вернее, о моих чувствах к ним. Я с изумлением обнаружил, что если бы мог выбрать одну из них, чтобы она была рядом со мной, то предпочел бы Флавию. Это открытие поразило меня: неужели Флавию я люблю сильнее, чем Эвдемонию? Впрочем, в который раз уже в моей жизни задаюсь я вопросом: что значит «люблю» и что значит «любовь»?
Там — в озарении, данном Эвдемонией, были длинные, восхитительные своей прямотой lumina — уже даже не волосы, а как волосы. А здесь, с Флавией, — свечение, возникающее после того, как лучи разбиваются о скалы, о деревья — особенно, проходя через листву деревьев, — о поверхность моря. В ней, несмотря на твердость ее голоса, — ей нравится казаться твердой, — содержится удивительная мягкость, тягучесть и легкая сладость липового меда, обладающего особенно мягким ароматом и радостно-печальным мифом о Филире-липе: я имею в виду то его изложение, которое слышал в детстве.
А сейчас я думаю, что моя страсть к Сфинге и ее еще более сменившее ее страдание были испытанием, посланным мне Венерой. Не пережив страсти к Сфинге, я не смог бы полюбить Флавию.
Благодарю нашу богиню-прародительницу за то, что она послала мне Флавию, но послала не для того, чтобы изгнать из памяти Эвдемонию, а для того, чтобы, оставив там их обеих сменяющими друг друга наслаждениями, явить мне два взаимодополняющих лика истинной любви — блаженство страсти и блаженство непреходящего.
