Подобно тому, как на востоке Сицилии, со стороны Италии возносится дерзко в небо громада Этны, на западе ее, со стороны Африки возвышается властно горделивый Эрик. Если Этна знаменита своими подземными огнями и яростью придавленного ее громадой Тифона, то Эрик хранит в себе силу еще более грозную — мощь любви: благоговение исходит от этой вздувшейся мышцы первозданного тела земного.
Я поднялся к храму Венеры Эрикины, и показалось мне, что в мире мгновенно наступила весна. Исполинский цветочный ковер сорвался вдруг с вершины Эрика и ниспал, распахнувшись просторно, вниз до самого Лилибея, до моря. Прозерпина бегала по нему дуновеньем ветерка, словно девочка-подросток, и смеялась переливчатым смехом — птичьим щебетом, позабыв напрочь, что она — Владычица потустороннего мира. Юнона, царица небесная, отрешалась от вечности, готовясь в который уже раз во веки вечные соблазнить своими юными прелестями Юпитера. Море подернулось дымкой нежности, словно решив вдруг в силу своего непостоянства, что оно — не царство Нептуна, но стихия Венеры, прародительницы нашего народа. Я вдруг увидел весну и изумился собственному прозрению.
В метаниях по Сицилии Черным Всадником, мучимый болью душевной, я настырно искал оружие, старался думать только об оружии. С нарочито разжигаемым в себе любопытством разглядывал я мечи, шлемы, щиты, поножи, митры, наконечники копий и стрел, но все это словно только прорывалось через другое видение — огромные глаза моей Эвдемонии и улыбку-оскал моей Сфинги. Я пребывал словно в тумане, и вот вдруг туман этот рассеялся: я оказался на празднике весны, на торжествах в честь Венеры Эрикины. Люди славили богиню за то, что, предаваясь любви сама, она не забывала ниспосылать это волшебство и им тоже. Три хора — женщин, мужчин и юношей — рассказывали ей с восторгом, как радостна им ее сила. С моря дул Фавоний[238], и человеческий восторг казался его шумом. Звуки флейт и кифар обрамляли пение, как драгоценный металл обрамляет не менее драгоценный камень, а еще через это созвучие пробивался мерцающими вспышками дребезжащий и рассыпающийся звон непривычных для наших храмов систров.
Я присутствовал при первом акте эрикинского священнодействия, когда женщины выпускают голубей, и те, повинуясь зову веков, летят за море — в Карфаген, в храм другой Великой Владычицы, которую именуют там по-финикийски Таннит и почитают в виде то ли женщины, окутанной сплошь голубиными крыльями, то ли голубицы, из которой проступает женское тело. Почему наша богиня-прародительница вела голубиную стаю в храм владычицы самого враждебного нам народа? Чтобы еще раз напомнить о своей победе — о том, что она
