К балующим пером Семен Семеныч адресовался обыкновенно следующим образом:
— Что вы мне, милостивый государь, там рассказываете? Какие вы там нашли еще препятствия? Разве вам велено вникать в препятствия? Разве вас об этом спрашивают? Я, милостивый государь, тридцать пять лет служу и, благодарение богу, никогда никаких препятствий не видал!
— Помилуйте, ваше превосходительство, ведь это все равно что на камне рожь сеять…
— Ну, что ж-с!.. и посеем-с!..
— Да ведь рожь-то не вырастет!
— Вырастет-с! а не вырастет, так будем камень сечь-с!
— А она и от этого не вырастет!..
— И опять будем сечь-с! нам до этого дела нет, что́ можно и что́ нельзя… а мы будем сечь-с!
К «немогузнайкам» Семен Семеныч обращался так:
— Что вы мне там доносите и два и три? вы должны сказать мне прямо или два, или три… служба не терпит этой неопределенности…
— Осмелюсь доложить вашему превосходительству, что…
— Знаю я это, милостивый государь, очень знаю… но ведь
мне нужны не «или» ваши, а настоящая цифра, потому что я эту цифру должен в ведомости показать, и итог… да, и итог, сударь, подвесть!.. в какую же силу я ваше «или» тут сосчитаю?..
Но всего более антипатичен был для него третий сорт диалектиков.
— Я вам приказал, сударь… почему вы не исполнили? — говорил он им, принимая самые суровые тоны.
— Так и так, ваше превосходительство, я был на месте и убедился, что указываемый вами рожон совсем не рожон…
— А разве об этом вас спрашивали? а знаете ли вы, милостивый государь, что за подобные рассуждения в военное время расстреливают?
И так далее, в том же тоне и духе. Одним словом, генерал любил, чтоб чиновник смотрел у него весело, не рассуждал и тем менее противоречил, не сомневался, не провидел и на ногу был легок.
И вдруг, в одно прекрасное утро, он задумался. Долго он думал и сначала, по-видимому, скорбел и вздыхал, но наконец приятная улыбка озарила уста его.
— А что ж, — сказал он, — в самом деле! надо же и им дать вздохнуть… трудненько оно будет… правда… а впрочем, что за вздор — не боги же горшки обжигали!
В этот же день я был приглашен к его превосходительству и удивлен следующею речью:
— Вот, любезный друг, — сказал он мне ласково, — оказывается теперь, что мы с вами до сих пор спали, то есть не то чтоб совсем спали, а так, знаете, скользили по поверхности… составляли там ведомости… наблюдали, чтоб входящие и исходящие не были закапаны… Выходит, что все это было не нужно… д-да!
— Д-да! — повторил я в изумлении.
