Том 3. Невинные рассказы. Сатиры в прозе | страница 29

— Я именно так и понял это, ваше превосходительство! — отвечает Семионович.

— Да, тут надо много, очень много жару, чтоб передать эту роль… О княгине я не спрашиваю: эта роль по всем правам должна принадлежать вам, — обращается Голынцев к Дарье Михайловне.

— А еще будут играть комедию, где Аглинька звонки рвет! — перебивает старший сын Голубовицких.

— А я буду сакаляд подавать, — продолжает младший сын.

— «Сакаляд», душечка? oh, le charmant enfant..[34] Я понимаю, что вы не должны, не можете скучать, Дарья Михайловна!

Дарья Михайловна треплет по щечке и младшего сына.

— Мамаша. Сеничка хочет в Аглинькин шоколад песку насыпать, — докладывает старший сын.

— Фи, душечка!

— Oh, le charmant enfant… quel âge a-t-il, madame?[35]

— Sept ans[36].

— Mais savez-vous, madame, qu’il est très développé pour son âge?[37] Тебе, душечка, куда хочется, в военную или штатскую?

— Я хочу в кьясном мундийе ходить^>*!

Все смеются и с нежностию смотрят на маленького пичугу, который уже желает красного мундира.

— Нынешнее молодое поколение удивительно как быстро развивается! — замечает Голынцев, — я уверен, что Надимову всего каких-нибудь шестнадцать лет в то время, когда он вступает на сцену… Notez bien cela[38], — прибавляет Голынцев, обращаясь к Семионовичу.

— Извините меня, ваше превосходительство, — возражает Семионович, — но Надимов перед этим путешествовал, был на Ниле…

— Это так, но разве он не мог путешествовать с своими родителями? или с гувернером?

— Путешествовать — так! но быть на Ниле — согласитесь сами, что это довольно трудно!

— Может быть, может быть… Au fond, vous êtes, peut-être, dans le vrai… ’ но все-таки вопрос заключается в том, что молодые люди нынче чрезвычайно как быстро развиваются… qu’en pensez-vous, madame?[39]

— Mais… je pense que oui…[40]

— Я, впрочем, отнюдь не против этого… Конечно, опытность… l’expérience n’est pas à dédaigner, et nous autres, vieux galopins, nous en savons quelque chose…[41]

— Опытность великая вещь, ваше превосходительство, — замечает генерал, который по временам тоже не прочь преждевременно произвести Максима Федорыча в следующий чин.

Порфирий Петрович покрякивает в знак сочувствия.

— Я против этого не спорю, ваше превосходительство; есть вещи, против которых нельзя спорить, потому что они освящены историей… Но все-таки жар, энергия… все это такие вещи, которых нам с вами недостает… mais n’est-ce pas, madame?