и Штадлер
[12] пытаются доказать, что Кант выяснил априорную природу математических и чисто естественно — научных положений. Но все, что пыталась сделать критика, может быть сведено к следующему: так как математика и чистое естествознание суть априорные науки, то форма всякого опыта должна основываться в самом субъекте. Итак, данным эмпирически остается лить материал ощущений. Этот материал, посредством заложенных л душе форм, перестраивается в систему опыта. Формальные истины априорных теорий имеют свой смысл и значение лишь в качестве регулирующих принципов для материала ощущений; они делают возможным опыт, но не выходят за его пределы. Ведь эти формальные истины суть синтетические суждения a priori, которые этим самым, как условия всякого возможного опыта, должны идти не дальше самого опыта.
Таким образом, «Критика чистого разума» отнюдь не доказывает априорности математики и чистого естествознания, а только определяет область их значимости при той предпосылке, что истины этих наук должны быть добыты независимо от опыта. Кант даже так мало вдается в доказательство этой априорности, что просто выпускает всю ту часть математики (смотри выше), в которой эта априорность также и по его мнению может быть подвергнута сомнению, и ограничивается той частью, в которой, как он думает, он может вывести априорность из чистого понятия. Иоганн Фолькельт также находит, что Кант исходит «из определенной предпосылки, что существует фактически всеобщее и необходимое знание». Он говорит об этом далее: «Эта никогда не подвергнутая Кантом исследованию предпосылка находится в таком противоречии с характером критической теории познания, что приходится серьезно задавать себе вопрос, может ли «Критика чистого разума» считаться критической теорией познания». Правда, Фолькельт находит, что по веским основаниям необходимо ответить на этот вопрос утвердительно, но через эту догматическую предпосылку критическая позиция кантовской теории познания коренным образом нарушается.[13] Словом, и Фолькельт находит, что «Критика чистого разума» не является лишенной предпосылок теорией познания.
В существенном согласуются с нашим взгляды О. Либмана,[14] Гэльдера,[15] Виндельбанда,[16] Ибервега,[17] Эд. ф. Гартмана[18] и Куно Фишера[19] в отношении того обстоятельства, что Кант ставит априорную значимость чистой математики и естествознания в качестве предпосылки во главе своих рассуждений.
То, что мы действительно обладаем познаниями, независимыми от всякого опыта, и что этот последний дает нам знания лишь относительной всеобщности, мы можем признать лишь как вывод из других суждений. Этим утверждениям должно было бы обязательно предшествовать исследование сущности опыта, а также сущности нашего познания. Из первого исследования могло бы следовать первое, из второго — второе из вышеприведенных положений.
