Когда мы окончили начальную школу, детей Ветеринара отправили в частный колледж. Их очень рано подбирал автобус колледжа, на той же самой остановке, на которой останавливался семьдесят седьмой автобус. Он же и привозил их обратно во второй половине дня, одетых в серое и темно-синее: на девочке серая юбочка плиссе, носочки до колен, свитер и пальто, то же самое и на Эду, только вместо юбочки – брюки. Тогда же у меня появилось чувство, как будто я ничего не значу во внешнем мире, то есть за пределами нашего поселка, и это была трагедия, потому что поселок уже стал для меня внешним миром. Тем не менее очень впечатляло то, что детям Ветеринара было позволено входить в этот «центр мироздания» и выходить из него.
К этому времени моя мать начала посещать гимнастический зал «Джим-джаз», где сначала занималась аэробикой, а потом штангой и где, что самое главное, много времени проводила в сауне. Дело кончилось тем, что она совершенно забросила мое воспитание. В сущности, теперь ее интересовали только мускулы и тело, которое стало чище в «сто тысяч раз». Изредка она смотрела, как я учу уроки, словно я был инопланетянином. Когда она встречалась в гимнастическом зале с Ветеринаршей, то потом говорила о ней с неприязнью, повторяя, что мало того, что та «важная сеньора», но еще и пальцем о палец не ударит, чтобы делать что-нибудь со своим слабым здоровьем. Какая она тщедушная. Какая слабая. Сауну не переносит. Мать меня пугала, и я не видел этому конца. Мне не хотелось, чтобы она превратилась в одну из тех дам, которые появляются на экране телевизора в крошечных бикини, прикрывающих огромные мышцы со вздутыми венами.
Мой отец вообще ничем не интересовался. Наш дом являлся для него неким пересадочным пунктом между поездками. Отец никогда не разговаривал с моими учителями и не знал близко никого из соседей. Даже путал их иногда. Он принадлежал к небольшой группе жителей поселка, которых никто никогда не видел, в отличие от тех, которые постоянно были на виду. Именно так ему никогда не приходилось против воли присутствовать ни на футбольных матчах, ни на вручении призов, с которых все дети уходили с кубками или с майками. Мне не приходилось корчить печальную мину, чтобы сказать своим друзьям, будто мне нужно куда-то идти со своим отцом, когда те приходили вместе со своими. Я был очень благодарен судьбе за то, что у меня есть отец и что он не досаждает мне своим присутствием.
То же самое можно сказать и о моей матери, которая в последние годы увлечения гимнастическим залом завела роман со своим тренером. Это был молодой парень намного моложе ее, который по утрам и вечерам бегал вокруг поселка. Он был так натренирован, что мог спокойно говорить, не нарушая ритм бега, в течение полутора часов, отводившихся для пробежки. Когда он пробегал вдали или поблизости, все, включая и меня самого, любовались его ногами. И хотя его интересы, казалось, были сосредоточены почти на одном беге, следовало признать, что у нас в поселке, по-видимому, появился собственный «мистер Ноги». Мать смущалась с оттенком гордости, когда ей говорили: «Тебе звонит мистер Ноги» или: «Как дела, вас не слишком зажимает мистер Ноги?»
