– Столько всего случилось, – заговорил я.
Эйлиен посмотрел на меня сверху вниз и похлопал по плечу.
– Ты никогда не поднимался на Нидо? – спросил он, показывая на самую близкую к нам гору.
Я отрицательно покачал головой.
– Высота отменная. Прочищает глаза, легкие и открывает перспективу.
Что он хотел этим сказать? Разговаривал со мной в поэтическом ключе? Ни за что на свете я бы не хотел дойти до Нидо и подняться на нее. Может, я решился бы на это с Эду, чтобы посмотреть, как он мучается, потеет и сжимает зубы. Но в одиночку… Mне даже думать об этом не хотелось. Я никогда не предпринимал бесполезных усилий. И мне казалось, что Эйлиен тоже.
– А ты поднимался?
Он отрицательно покачал головой:
– Если бы я был таким молодым, как ты, то поднялся бы.
– Но раз ты этого не сделал раньше, зачем делать теперь?
– Потому что я переживаю период тоски. Тоски по поводу того, что не сделал этого. Сейчас мне хотелось бы забраться на какую-нибудь гору вроде этой и стать более честолюбивым, и любить так, как я раньше любить не умел.
– То, что ты говоришь, очень печально, – сказал я, – потому что это означает, что я сейчас не хочу того, что могу сделать, и захочу этого потом.
– Когда это будет трудно и почти невыполнимо. Мы безрассудно теряем способность желать. Вот сейчас я не могу мечтать, а следовательно, и исполнять свои мечты, которые меня изменят к семидесяти годам.
– Но если ты исполнишь их сейчас, то лишишься их в будущем, – сказал я ему. – Они уже не будут мечтами.
– О чем и речь. О том, чтобы мечтать как можно меньше. Потому что мечты, хотя кажется, что это не так, на самом деле связаны больше с прошлым, чем с будущим, особенно если ты прожил уже достаточно долго. Мечтай сейчас. Сейчас самое время. Для тебя они пока не опасны.
Я поискал в своей памяти какую-нибудь мечту и не нашел ничего, кроме мечты о Тане.
– У меня была только одна, – сказал я.
– Горькая?
Я ответил положительно, обрадовавшись, что через несколько лет смогу обойтись без нее.
– Странно, – сказал Эйлиен, – ничто не является поистине важным, пока не поселится в памяти.
Память должна быть чем-то вроде бога, который находится у нас в голове и дает нам возможность бросить взгляд на самих себя как бы со стороны. Этот бог видел, как я вместе с матерью пересекаю мрачный и холодный пустырь, направляясь в слабо освещенную по вечерам Соко-Минерву. Видел, как я, болтая не достающими до пола ногами, ем гамбургер, а мать разговаривает с хозяйкой заведения. И видел конкретное ощущение того времени, состоявшее в том, что они, я, все, кто был там, и те, кто вел машины по шоссе, и те, кто спал дома, – все мы как бы кружились в том, чего на самом деле нет.
