— Видимо, годы созерцания твоей храбрости повлияли и на меня.
Это меня даже смутило.
— Какая там храбрость. Меня в самолете чуть не вывернуло от страха.
— Пока я тебя не знал, я думал, что храбрость — это значит не бояться. Ты меня научила, что храбрость — это быть в полном ужасе и все равно делать то, что надо.
Он притянул меня ближе к себе. Из-за одинакового роста в этом объятии была та интимность, которая бывала с Микой. Когда смотришь не вверх, а прямо на мужчину.
Я рассматривала его лицо, пытаясь найти страх, о котором он говорит.
— Я вижу скорее гнев, чем испуг, Джейсон.
— Стараешься, не заметив комплимента, перейти к делу?
Я пожала плечами — несколько неуклюже, потому что обнимала его, а он — меня.
Он придвинулся почти вплотную, и мы соприкоснулись от груди и живота до бедра. Это было хорошо, и мне не нравилось, что это хорошо. Да, я никогда не говорила, что собственная сексуальность не вызывает у меня протеста.
Но сейчас снизить уровень сексуальности помогло отношение Джейсона. Он придвинулся из дружеских чувств, а не начиная прелюдию.
Он улыбнулся мне — скорее даже оскалил зубы.
— Да, я злюсь. Злюсь, что Саммерленды загубили мое детство, как сейчас хотят загубить мой последний приезд к отцу. Злюсь на отца. Злюсь, что не позволил маме раньше мне позвонить. Да черт побери, я и на нее злюсь, и на сестер, что не позвонили раньше. Могли позвонить, и сидели вокруг этого домашнего тирана и ждали его позволения.
— Он и правда тиран? Или ты со злости так?
Джейсон обнял меня, зарылся лицом в волосы, будто хотел меня вдохнуть.
— Ты его вскоре увидишь, суди сама. Я его ненавидел и так много лет пытался полюбить, что не могу судить ясно.
Я обняла его в ответ, потом сказала:
— Пусти, я туфли надену. Такси вызываем?
— Ага, — ответил он, протягивая руку к телефону.
Такси не могло выехать с дорожки перед отелем, если только не давить репортеров. Но такой акт, наверное, считается нарушением Первой Поправки, а я целиком на стороне Конституции. Да и вообще убийств не люблю.
Водитель обернулся к нам:
— Мистер Саммерленд, простите, но мне не проехать.
— Моя фамилия… о черт!
Джейсон уставился на толпу, рванувшуюся к нам по дороге, нас окружили. Где же те слуги, что раньше тут стояли? Отовсюду вспыхивали блицы, репортеры орали вопросы:
— Кто она? Вы расстались с Лайзой? Свадьбу отменили?
— Б-блин, — сказал Джейсон тихо, но с чувством.
Окна закрыли люди и объективы. Я заставила себя дышать ровно и медленно, но клаустрофобия не хотела уходить. Черт.
