— Я видела фанаток в клубе, и женщин, входящих и выходящих из «Цирка».
Он взял мои руки в свои и положил подбородок на наши соединенные ладони. И глядел даже не на меня, а куда-то в глубины своей памяти.
— Но ты на меня никогда так не смотрела. Прежде всего я был объектом твоей ответственности. Тем, чью безопасность ты должна блюсти. А потом я стал твоим другом. — Он снова заулыбался проказливо: — Ты меня видела голым до нитки, и никак на мое тело не реагировала. Можешь мне поверить, это было чувствительным ударом по самолюбию.
Я снова покраснела и отвела глаза от его лица.
— Ты был моим другом, Джейсон. На друзей так не смотрят.
— Ты не смотришь, а я смотрел. И думал, что не подхожу под твои требования.
— Смотри, какие тут прелестные дома.
Они и были прелестными. Сужающуюся дорогу окружали старые, красивые, дорогие дома.
— Меняешь тему? — спросил Джейсон.
— Пытаюсь.
— Мне не хочется ее менять.
Я попыталась высвободить руки — слишком интимным становился разговор. Забыла я, что Джейсон очень хорошо умеет вызывать у меня чувство неловкости — большой любитель заводить глубокие душеведческие разговоры. Когда мне это было нужно, то получалось прекрасно, пусть иногда и болезненно. Но провести следующие два дня в качестве объекта анализа мне не улыбалось — я тогда взбешусь. И я упрямо не отводила глаз от красивых домов в окружении зелени дворов и деревьев. Все это было очень красиво, но никакая красота не поможет, если тебя будут анализировать целыми днями с утра до вечера и с вечера до утра.
Он неясно поцеловал мне руки и отпустил.
— Ты знаешь, что дело не в этом, Джейсон.
— Я знаю. Ты просто старалась удержать ту добродетель, что у тебя еще осталась.
Я кивнула, все еще не глядя на него.
— Джейсон, могу я тебя попросить об одном одолжении?
— Конечно.
— Я не для того с тобой поехала, чтобы заниматься психоанализом.
— Но я…
Я подняла руку:
— Просто не надо слишком уж влагать мне персты в раны. Я приехала тебя поддержать. Если ты заставишь меня глядеть в глаза моим демонам, то толку от меня будет меньше. Это понятно?
И я посмотрела на него.
Он снова был мрачен, но кивнул.
— За мной такое водится. Стоит мне про кого-то что-то понять, что-то такое, чего я раньше не знал, то мне тут же хочется знать, почему так. Или что этот кто-то думает и чувствует по этому поводу. — Лицо его из мрачного стало страдающим. — Это у меня всегда было.
Что-то в его манере речи заставило меня подумать, на мысль о какой правде наводили его в детстве — о правде, которой он не хотел знать. Если бы мы поменялись ролями, он бы меня спросил, но я — это я, и мне это было уже не под силу.
