— Анита, все о'кей. Ценю твою попытку, но ничего не могу придумать, что бы тебе сказать такое, отчего мне станет лучше.
Он поднес мою сжатую руку к лицу и потерся щекой о костяшки пальцев. Страшное напряжение у меня в груди от этого прикосновения чуть ослабло.
Он улыбнулся — почти своей прежней улыбкой, и глаза у него заискрились. Я знала это выражение лица: он собирался сказать что-то, что мне не понравится.
— Тебе тоже лучше становится от прикосновения.
Я кивнула. И он уже с фирменной Джейсоновой улыбкой добавил:
— Можем устроить высотный клуб, мне от этого станет лучше.
— Высотный клуб? — переспросила я.
Он поцеловал мне костяшки пальцев — легко, чуть сильнее приоткрыв рот, чем это прилично на публике.
— Секс в самолете.
Я замотала головой, рассмеялась. Почти нормальным смехом — молодец я.
— Я волнуюсь, но не настолько.
— О чем волнуешься?
— О тебе. Раз ты заигрываешь и дразнишься, значит, выживешь.
Он прижался лицом к моей руке, и глаза у него из дразнящих стали вдруг слишком серьезными:
— А кто тебе сказал, что я дразнюсь?
Я посмотрела на него так, как того заслуживало его предложение.
— Вряд ли я была бы способна на секс в самолете. И без того с трудом себя сдерживаю, чтобы не носиться по салону, вопя от страха.
Полный желания взгляд тут же сменился дразнящим:
— Может, это нас обоих отвлекло бы?
Я потянула руку на себя.
Он улыбнулся, поцеловал мне руку — так, как полагается. Едва касаясь губами, не открывая рта, не высовывая язык — очень целомудренно.
— Буду вести себя прилично, если ты настаиваешь.
— Настаиваю.
— От прикосновений тебе тоже стало легче, Анита. Я это понял по ощущению твоей руки, потому что от тебя меньше стало пахнуть добычей. Серьезно, отчего бы нам не заняться сексом? Ведь нам же лучше от этого?
Я нахмурилась, поняв, что он все-таки серьезен.
— Во-первых, может войти пилот. Во-вторых, мы на самолете, Джейсон. Я вряд ли смогу, слишком я боюсь.
— А когда приземлимся?
Я еще сильнее нахмурилась:
— То есть пока будем ехать по полосе?
— Да нет, в гостинице.
Я была уже не оскорблена, а озадачена. Он не дразнился, он был серьезен смертельно — это на него не похоже.
— Ты разве не хочешь поехать в больницу или в свой прежний дом до того, как распускаться?
Он улыбнулся, но глаза его остались тревожными:
— Я не хочу ехать в больницу. Не хочу ехать домой. Ничего этого я не хочу.
Я крепко стиснула его руку — не потому, что мне было страшно, а от страдания в его голосе. Как ни странно, а тревога за него отвлекла меня от страха перед самолетом. Кто же знал, что психотерапия, направленная на другого, — лекарство от моих собственных фобий?
