— А не с формальной? — спросил Ивлев.
— Он почуял наблюдение, мне подполковник Саржин, начальник группы по наружному наблюдению, сказал: «голову на отсечение даю, Ефимов наружное наблюдение засек», а Кожин один из лучших специалистов по этому делу, его выводам можно доверять.
— И как это проявилось? — попросил уточнить бердянский старичок.
— Внешне никак, — поморщился Всеволодов, — Кожин сказал, что импульс от него к Ефимову пошел, и обратно. Импульс, и больше ничего, в рапорте наружного наблюдения естественно про импульсы ничего не сказано. Пытались негласно обыскать его квартиру, в отсутствие хозяина и его семьи. Так оперативники только у двери помялись и, сообщили мне, что там, на двери и замках секреток полно, да таких, про которые и не скажешь, что они хозяина предупредят о нежелательном визите. Я решил не рисковать и осмотр отменил.
— Опытный волчище, только на всякого мудреца довольно простаты, само наличие факта обнаружение слежки, наличие секреток, свидетельствует, что мы имеем дело отнюдь не с партикулярным ученым и писателем, — подключился к обсуждению Ивлев.
— Наши эмпирические, профессиональные заключения, не являются и, не могут являться доказательством, — охладил Григошин, пыл молодого коллеги, — Не забывайте, с кем мы имеем дело, выдающийся писатель, ученый, человек известный и у нас в стране и за рубежом. Достаточно, малейшего прокола, и такой крик поднимется о чекистских провокациях, что мало не покажется. А в числе его знакомых и друзей есть люди, которые имеют выход на высшее руководство страны. Что мы им скажем, когда нас спросят, почему и на каком основании? Он писатель, — значительно подчеркнул Григошин, — писатель, — еще раз повторил он, — а со времен Пушкина, поэт в России, больше чем поэт. Даже при Сталине, во время мясорубки репрессий, известных поэтов и писателей, без его личной санкции не трогали. Поэтому кстати и Пастернак и Булгаков, хотя и не процветали, но в отличие от многих своих собратьев по классу, остались живы. А когда в 1937 году, попытались, вопреки личному запрету Сталина, арестовать Шолохова, так тот так вмешался, что у чересчур, ретивых работников только головы полетели, причем буквально. Ну, с Шолоховым понятно, он не только талантище, но и, убежденный коммунист, а Булгаков и Пастернак, симпатией к социализму не отличались, публично в любви к «отцу народов», не объяснялись, а трогать их не смели. В России писатель обладает нравственной неприкосновенностью. И потом все-таки давайте до конца не исключать версию о стечении обстоятельств.
