— Возможно, — согласилась Линда. — Я знаю, где жила их семья. Если она не переехала.
— Пако говорит, что она живет в том же доме. Держится за то, что у нее осталось. Словно думает, что они вернутся, если она и дальше будет держаться.
Тим увидел в зеленых глазах полное понимание: она знала, о чем говорит Пит.
— Продиктуй мне свой новый номер, — продолжил Пит. — Сейчас поеду и куплю себе одноразовый мобильник. Сам свяжусь с вами. Сюда больше не звоните. Не хочу подставлять Сантьяго. Даже в такой малости.
— Я не понимаю, что ты можешь для нас сделать, — ответил Тим.
— Если я не смогу сделать для вас больше того, что уже сделал, тогда я — паршивый сукин сын. Давай номер.
Линда продиктовала номер.
— И вот что ещё вам нужно знать, хотя, наверное, вы это уже знаете.
— Что? — спросил Тим.
— Я разговариваю не с тобой, Вышибала. Я разговариваю с нашей красавицей. Слушаете меня, красивая вы наша?
— Обоими ушами, святой вы наш.
— Вы, наверное, это уже знаете, но вам не попасть в лучшие руки в сравнении с теми, в каких вы оказались.
Линда ответила, встретившись взглядом с Питом:
— Я знала это с того момента, когда вчера вечером он вошел в мой дом и сказал, что не понимает современного искусства.
— Тут ты права, — вздохнул Пит.
— Но, даже если бы он ничего не сказал или сказал бы что-то другое, я бы все равно знала, что теперь я в безопасности.
Сидя на кровати, читая роман «Безжалостный рак», Крайт вскоре забыл и про зеленый чай, и про печенье.
Она обладала врожденным мастерством рассказчика, писала ясно и понятно, блестяще использовала гиперболы.
А больше всего ему понравились пронизывающие книгу отчаяние, беспомощность, горечь, полнейшее отсутствие оптимизма в этом мрачном взгляде на мир.
Из книги Зеро любой демон-подмастерье, который только учился сбивать невинные души с пути истинного, мог бы почерпнуть многое. Да и матерые демоны позаимствовали бы трюк-другой.
Крайт также одобрил и ее злость. Злость в сравнении с отчаянием второстепенна, но Зеро подавала ее малыми дозами, которые, складываясь, обретали кумулятивный эффект.
Через какое-то время он подумал, что она может стать писательницей столетия, уж, во всяком случае, он бы точно поставил ее выше всех других.
Однако постепенно она начала выказывать недовольство тем, что сознательно закрывать глаза на зло — одна из неизменных черт человеческого характера, ее возмущала жестокость, с которой люди относились к себе подобным. Она, конечно, видела мир беспомощным, но верила, что таким он не останется.
